Однако Скелли продолжал сближаться с ним. Поначалу Мардер видел причину в том, что из троих авиатехников выжил только один – последний беспомощный котенок из помета – и что спецназовцы сожалеют о гибели Свинокопа и Пеструшки, но затем стало ясно – тут что-то более личное. Он был интересен Скелли.

После схватки у Мардера не находилось особых дел. Отслеживающая система была закончена и, по всей видимости, работала. Периодически они слышали и видели в джунглях далеко за горами вспышки и грохот воздушных атак, которыми грандиозный машинный комплекс «Иглу Уайт» реагировал на признаки передвижения по тропе; невидимые «B-52» скидывали сотни тонн взрывчатки на грузовые колонны, везущие рис и боеприпасы. Никаких радиосообщений из Нахрен-Фена для него не поступало; ВВС как будто забыли про Мардера, и его это устраивало. На самом деле ему не хотелось возвращаться в группу «Альфа». Он напросился следить за радиосетями и помогал с обслуживанием разнообразных электронных устройств. Спецназ славился пренебрежением к военным профессиям и специализациям; люди просто делали то, что требовалось, и Мардер научился запрашивать у авианаводчиков поддержку с воздуха во время операций. Спецназовцы уходили на задания и возвращались – в большинстве своем. Прибывали новые люди, обвыкались, потом получали ранения или погибали, их служба на базе так или иначе заканчивалась, и они уезжали. Но Мардер в боевых действиях уже не участвовал.

Он много времени проводил в деревне. Болтал с детишками, задабривая их чипсами из военного магазина. Одно из преимуществ спецподразделений заключалось в том, что у них имелась собственная авиация и свои пути снабжения, поэтому «пони» – пилоты их вертолетов – могли привезти из Лонгбиня и Сайгона практически что угодно. Все «зеленые береты» непринужденно общались с хмонгами – хорошее обращение с коренными жителями, отстаивающими свою свободу, входило в их подготовку, но Скелли превзошел всех. Он постоянно надоедал Мардеру разговорами про то, какая у них прекрасная, честная, одухотворенная культура. Он считал, что только так и должны жить люди. Каждую минуту свободного времени Скелли проводил в деревне и, когда подходила его очередь, отказывался от полетов в Сайгон со всеми его развлечениями, лишь бы еще глубже погрузиться в культуру хмонгов. Сержант всей душой желал, чтобы Мардера тоже приняли в его племя и клан, и даже вызвался купить буйвола, необходимого для церемонии.

Мардер долго отнекивался, но в конце концов уступил. Ему не хотелось ни обижать Скелли, ни оставаться единственным американцем без браслета, но вообще-то, он не воспринимал посвящение всерьез. В отличие от сержанта, изгоя по своей сути, Мардер всю жизнь провел в полноценной племенной среде, поскольку вырос в одном из ирландских приходов Бруклина, где были сильны старые церковные традиции. Ему виделось что-то неприятное в том, как отчаянно Скелли пытался влиться в ряды хмонгов, и это ощущение только усилилось, когда он узнал, что сержант взял жену из местных – женился по всей форме на девушке по имени Жонг, которой было никак не больше семнадцати. Остальные «береты» воспринимали эти хмонгские замашки Скелли как одну из причуд, которые столь же отличали всех солдат спецсил, как экзотическое оружие и форма, полулегальная система снабжения и относительная независимость от трусливого КОВПВ, заправлявшего всем на этой войне.

Мардер же понимал то, чего они, кажется, не осознавали совсем: для Скелли все серьезней некуда, для него главная цель войны, что раздирает его родину на части, – спасение хмонгов из этой деревни, и нет другого достойного оправдания у этого чудовищного разбазаривания жизней и казны. Как и всякий, кто прожил в этих краях больше недели и обладал хотя бы зачатком мозгов, Скелли понимал, что Республика Южный Вьетнам не стоит ломаного гроша и ее уже не спасти. Республиканская армия прогнила на всех уровнях и кишела шпионами. В КОВПВ, этой обители бесчестия и лжи, только и умели, что забрасывать в джунгли желторотых призывников и ждать, пока тех не выкосят ВНА и остатки Вьетконга; после этого бомбардировщики и артиллерия утюжили лес, что теоретически должно было увеличить потери противника (по большей части завышаемые). Скелли не верил в эту стратегию: он знал ВНА, знал, что они никогда не сдадутся, что пожертвуют всем населением, но не потерпят иноземных солдат на своей земле.

С монтаньярами все обстояло иначе. Они составляли отдельный народ и готовы были сражаться. Они воевали с вьетнамцами сотни лет – почти как индейцы в Америке – и с небольшой помощью со стороны могли построить в горах собственное государство, которое отразило бы любые атаки и вызвало сочувствие во всем мире. Соединенные Штаты наконец-то дрались бы за правое дело – даже сраная Джейн Фонда[100], даже долбаные хиппи увидели бы, что за правое, – и американцы поддержали бы эту борьбу.

Мардер позволил себе принять эту точку зрения, но в мудрость американского народа верил куда меньше Скелли. Хотя он вышел из патриотических рабочих кругов и не имел связей со студенческим антивоенным движением, его воспитывали два католика левых взглядов – редкая порода людей. Отец умел отличить войну богача от войны бедняка, а мать, из еженедельных писем которой Мардер узнавал, что творится в мире, принадлежала к Движению католических рабочих и много лет дружила с Дороти Дэй. По мнению Мардера, Скелли немножко двинулся умом, но ему и самому было восемнадцать, он не закостенел еще в цинизме и хотел приобщиться к глубокому источнику сержантской веры.

И ему нравилось наблюдать, как Скелли общается с хмонгами – с Жонг, ее братьями и сестрами, родными и двоюродными; нравился их мягкий характер и то, как ласковы они с детьми, как нежен старый грозный сержант Скелли с худым как палка созданьицем, которое так любил. Нравилось, с каким почтением этот народ относится к старикам и как те стремятся сохранить в первозданном виде свои обряды, те духовные узы, которые сильно поистрепались, но еще удерживали хмонгов от рассеивания – участи худшей, чем смерть.

Так что в итоге Мардер поддался на уговоры, сказал, что купит буйвола и пройдет посвящение, и вот однажды утром он сидел на корточках в общей комнате рота, то есть длинного дома, Бап Кана, деревенского старосты, и, не понимая ни слова, слушал, как Скелли торгуется (если такое слово было уместно) насчет буйвола, необходимого для церемонии. По-видимому, это требовалось, чтобы ублажить духов. Бап Кан, похоже, стал еще консервативнее в отношении обрядов, поскольку было очевидно, что люди сами навлекли на себя нынешние невзгоды, пренебрегая дотошным соблюдением ритуалов. В прошлом, как узнал Мардер, один-единственный акт насилия мог парализовать всю деревню на долгие недели, пока длилась церемония очищения, но теперь они жили посреди непрекращающегося насилия, и духи хранили молчание.

Это продолжалось несколько часов, и у Мардера было предостаточно времени, чтобы поразмыслить о религии во всех ее разновидностях. Неужели Скелли и правда в это верил – в то, что вселенная кишит злокозненными духами, которых следует умилостивлять, принося в жертву животных? В то, что все болезни и катастрофы – результат колдовства или проделки призраков? Возможно, и не верил; возможно, спецназовцев так учили – полностью погружаться в культуру людей, в которых они видят союзников, которых нельзя обижать. Лишь позже Мардер понял, что Скелли верит только в Подготовку.