Я отправилась в Ватикан, где пыталась убедить церковные власти воздействовать на Серомбу и заставить его сдаться трибуналу. Переговоры ни к чему не привели. Представитель Ватикана заявил, что Серомба хорошо работал в Сан-Маура-а-Синья и что церковь не может ничего сделать в данной ситуации. Арест священника — дело светских властей. В то же время католическая церковь была очень заинтересована в расследовании убийств в Гакуразо, где погибли архиепископ Руанды и другие высокопоставленные священники.

Об аресте Серомбы я дважды беседовала с премьер-министром Италии Сильвио Берлускони. Последняя встреча состоялась в октябре 2001 года. Премьер-министр заверил меня, что, если дело не решится в течение нескольких месяцев, он издаст специальный указ по этому поводу. Я вздохнула с облегчением. После нашей встречи Берлускони предложил мне побеседовать тет-а-тет. Конечно, я согласилась. Он заговорил о расследованиях миланского следователя Ильды Бокасссини начала 90-х годов, которая обвиняла политических лидеров Италии в коррупции и стремилась сделать финансовые потоки в стране прозрачными: «Вы помогали этим итальянским следователям, а они все коммунисты. Они красные, и у них нет доказательств. Они все придумывают… Почему вы им помогали? Это нужно остановить…» Берлускони открыто критиковал меня в прессе, хотя я находилась в Швейцарии. Теперь же он делал вид, что я действовала из лучших побуждений, но была обманута Бокассини и другими итальянскими следователями.

Нам пришлось несколько месяцев ждать ареста Серомбы. Наконец, он поднялся на борт самолета, доставившего его в Арушу, где он был помещен в тюрьму ООН. Флорентийская епархия издала специальное заявление, в котором говорится, что решение Серомбы сдаться проистекает из желания «пролить свет на тяжкие обвинения в его адрес, о которых он узнал только из газет». Должна сказать, что судебная палата признала Серомбу виновным в геноциде и массовых убийствах. Его приговорили к 15 годам заключения.

К осени 2001 года руандийское правительство и военные так и не предоставили нам документов об убийствах, предположительно совершенных РПФ в 1994 году. В конце 2001 или в начале 2002 года я прилетела в Кигали, чтобы встретиться с генеральным прокурором Руанды, тем самым человеком, который заверял весь мир в том, что его страна готова сотрудничать со следователями трибунала. В ходе разговора мне стало ясно, что Гахима в курсе всех наших действий и результатов расследования. Он знал, куда направляются наши следователи, и какие показания им удалось собрать. Из-за этого возникали проблемы защиты свидетелей и обеспечения безопасности следователей. Я отозвала троих следователей из Кигали в Арушу, чтобы вести специальное расследование за пределами Руанды.

К концу 2001 года мы знали о том, что Брюгьеру расследовавшему катастрофу президентского самолета, удалось собрать достаточное количество доказательств. Вскоре должны были быть выписаны ордера на арест ряда офицеров РПФ, которые ныне занимали высокие посты в армии Руанды. Брюгьер предупредил нас, что мы можем столкнуться с проблемами со стороны Кагаме и других членов руандийского правительства.

17 мая 2002 года я встретилась с Брюгьером на военном аэродроме близ Парижа. Он еще не завершил свое расследование, однако, сообщил мне, что располагает доказательствами причастности к убийству президента Кагаме. В подробности он вдаваться не стал, но я попросила его предоставить моим сотрудникам доступ к доказательствам, чтобы мы могли правильно оценить имеющийся материал. Брюгьер согласился. Он сказал, что ему удалось найти надежных свидетелей, охрана которых обеспечена. Но и тут имелись сложности, поскольку министр иностранных дел Франции Юбер Ведрин не желал дальше обеспечивать охрану свидетелей. «Я знаю Ведрина, — сказала я. — С ним лучше ни на чем не настаивать…» И Брюгьер, и мы нашли свидетелей в Демократической Республике Конго и в Уганде. Прокурорская служба пыталась обеспечить безопасность других потенциальных свидетелей, которым нужно было покинуть Руанду. Несколько свидетелей выехали из страны, но теперь хотели вернуться домой. Впоследствии мы узнали, что они рассказали властям в Кигали все, что сообщили нашим следователям.

Весной 2002 года я отправилась в Руанду, где отмечалась очередная годовщина геноцида. Правительство страны нам совершенно не помогало. Теперь мы с моими помощниками почувствовали, что нам здесь совершенно не рады. Нам пришлось три часа ехать на машине к месту массовых казней. Президент Кагаме был уже там. Рядом с ним стоял генеральный прокурор Рахима. Тут же находились и все те, с кем мы так часто встречались. Никто на нас не смотрел. Никто с нами не здоровался. Я села на отведенное мне кресло в дипломатическом секторе и стала слушать речи на языке киньяруанда. Я ничего не понимала, ничего не чувствовала, кроме подавленности и раздражения. Было очень жарко и мне приходилось постоянно пить воду, чтобы избежать обезвоживания. Обратная дорога заняла еще четыре часа. Я чувствовала неприязненное отношение к себе и к трибуналу. Я знала, что-то упущено…

Холодным весенним днем я посетила могилу Зорана Джинджича. Я просила правительство не позволять журналистам устраивать цирк и нарушать покой нового белградского кладбища Ново Гробле. В этом вопросе министр иностранных дел Горан Свиланович пошел мне навстречу и сдержал слово. Власти оцепили кладбище силами полиции, а на крышах разместили снайперов. Мои помощники и я принесли на могилу цветы. Букеты гвоздик, пастельного цвета гербер, красных, желтых и белых роз с зеленью покрыли мраморную плиту. Я зажгла свечу, как это принято у православных. В полном молчании мы постояли у могилы. Потом я коснулась креста, простилась еще с одним хорошим, смелым человеком и пошла прочь.

Я хотела присутствовать на похоронах Джинджича. Мне хотелось отдать дань памяти и уважения вместе с сотнями тысяч людей, которые в молчании провожали его в последний путь. Похороны Джинджича стали красноречивой демонстрацией отвращения народа к преступной мафии, разъедающей страну, экономику, правительство и в особенности службы безопасности. Свиланович первым посоветовал мне не появляться на похоронах. Он сказал, что мое присутствие будет расценено как провокация и может помещать дальнейшему сотрудничеству с трибуналом. Министр иностранных дел заявил временно исполняющему обязанности дипломатического представителя Швейцарии в Белграде Жану-Даниэлю Рушу, что мое желание присутствовать на похоронах — циничная попытка в очередной раз привлечь внимание журналистов. Это было отвратительно. Я позвонила министру внутренних дел Душану Михайловичу, и он пригласил меня присутствовать на похоронах. Но затем Белград неожиданно сообщил мне, что семья Джинджича возражает против моего присутствия. Я не могла этому поверить. Мой помощник, Антон Никифоров, связался с женой Джинджича, Ружицей, и она сказала, что семья будет рада, если я приеду. После этого Михайлович проинформировал нас о том, что «все правительство» решило, что мне будет лучше воздержаться от приезда в Белград. Свиланович сообщил, что на любом пограничном пункте Сербии ко мне отнесутся как к персоне нон грата.

Свиланович и другие белградские политики решили использовать убийство Джинджича в качестве оправдания своего нежелания сотрудничать с трибуналом. Они утверждали, что Джинджича убили за то, что он пошел на сотрудничество. Это чудовищное объяснение. Убийцами Зорана Джинджича двигали совершенно ясные мотивы, и главным из них было желание сохранить привилегированное положение, которое позволяло безнаказанно творить любые преступления. Убийцы принадлежали к «красным беретам» — элитному военному подразделению службы безопасности, созданной Милошевичем. Это подразделение принимало участие в этнических чистках в Хорватии, в геноциде в Боснии и Герцеговине, в убийствах мирных албанцев в Косово. «Красные береты» парадом проходили по Белграду, словно они были героями. Эти люди занимались рэкетом, транспортировкой наркотиков, незаконной торговлей оружием. Они контролировали проституцию и совершали заказные убийства. Словом, они занимались всем, что приносит прибыль организованной преступности. Командир подразделения Милорад Улемек Лукович дезертировал из Французского иностранного легиона. Себя он называл «легия», то есть легионером. Именно он организовал покушение на Джинджича. В годы накануне падения Милошевича непосредственными начальниками Луковича были Френки Симатович и Йовица Станишич. Эти люди развязали насилие в Югославии с целью создания Великого Сербского государства. Последствия их действий были катастрофическими.