Отбытие молодого Фармера с оруженосцем прошло почти незамеченным. Во двор вылезла одна лишь «валькирия» Сванхильд, и то не потому, что вознамерилась пожелать сэру рыцарю счастливого пути, но по причине куда более банальной — девица вынесла из кухни громадную бадью с помоями, собираясь отнести ее свинарю, в хлев.

— Счастливо, красавица! — выкрикнул сэр Мишель, вскидывая руку. — Скажи доброе слово на прощание!

— Скатертью дорожка, сударь, — склочно гаркнула дева. Как видно, запас добрых слов на этом иссяк, и красавица-толстушка, не глядя более на рыцаря, потопала к хлеву.

Сэр Мишель обвел взглядом двор, надеясь, что мелькнет лицо Иветты, наверняка знавшей, что молодой баронет уезжает, но горько разочаровался. Видать, девица так и не пришла в себя после незабываемой ночи… Или за сестрой, скорее всего, благополучно разрешившейся от своей хвори, присматривала.

До дома-пещеры отшельника добрались без происшествий, правда, Гунтер машинально начал подгонять лошадь, когда проезжали через полянку, на которой вчера состоялась встреча с Лордом. Оруженосец от всей души уповал, что пожилой джентльмен в черном камзоле более никогда не появится сам, как и обещал. Надежда, однако, была призрачной…

Отец Колумбан уже поджидал рыцаря с оруженосцем, сидя на бревнышке возле дома. Немногим после полудня трое всадников выбрались из леса на тракт, ведущий на северо-восток, и направились к деревне Сен-Рикье.

* * *

— Вот и я говорю, судари мои, больно странным мне сей дворянин показался, — Рыжий Уилл бухнул на стол новое блюдо с бараниной и два кругляша грубоватого хлеба. — Вы, господин Фармер, хоть и э… странствующий рыцарь, да без короля в голове, но правила чести блюдете, как видно. А тот — человек совсем никудышный…

Трактирщик, обрадованный нежданной прибылью, обслужил троих гостей со всем тщанием, на какое был способен, не поскупившись даже на красное вино. А когда сэр Мишель, Гунтер и отец Колумбан насытились и разомлели от великолепного зелья из сладкого винограда, присел рядом за стол, благо проезжающие господа оказались не прочь поболтать.

Следует, между делом, заметить, что упомянутые Уиллом-саксом «правила чести» в виде возмещения убытка за спаленный сеновал, менее всего поддерживались сэром Мишелем. Просто святой отшельник настоял на том, чтобы заехать в «Серебряный щит», и отдать Уиллу Боулу деньги. Рыцарь посопротивлялся, но когда Гунтер одобрил мысли пустынника, сдался, сообразив — при таком раскладе недолго оказаться в проигрыше! Отец Колумбан заявил, что сделав доброе дело, можно будет заслужить прощения за некоторые прежние грехи, коих у сэра Мишеля в запасе имелось, по словам отца Колумбана, «множество превеликое и престрашное».

Скучающий Уилл (гостей в «Серебряном щите» сейчас вовсе не было) принялся рассказывать о всех последних событиях на Алансонской дороге, своих делах и мелких происшествиях, случившихся за последние дни, мало обращая внимание на то, что гости его речей почти не слушают. Гунтер и лесной отшельник немного задремали — сказывалась бессонная ночь и сытный обед. Лишь когда хозяин упомянул о некоем рыцаре, и его рабах-сарацинах, сэр Мишель навострил уши и толчком разбудил Гунтера.

Оказалось, что приснопамятный сэр Понтий, бастард Ломбардский, два дня тому назад остановился в «Серебряном щите» и вел себя самым непотребным образом: отказался платить за своих служек, говоря, будто сарацины не люди, а потому брать с них за постой серебром — грабеж; впоследствии поссорился с проезжающим в Анжу английским оруженосцем и едва того не убил; на последок же сей добрый рыцарь прижал стряпуху (между прочим, страшную как смертный грех), и сельская девица подняла визг на всю округу. В общем, сэр Понтий Ломбардский заново показал себя удивительным грубияном и наглецом, не достойным рыцарских шпор.

Сэр Мишель громко возмущался и вместе с Гунтером косился на отца Колумбана, сидевшего с насквозь невозмутимым выражением лица. Отшельник делал вид, будто имя сэра Понтия ему ничего не говорило, а истории, случившейся третьего дня в лесу, когда сэр Мишель с оруженосцем спасли отца Колумбана от неминуемой смерти, словно и не случалось никогда.

Лишь покинув гостеприимный дом Уилла Боула и снова выехав на дорогу, святой отшельник заговорил:

— Слуга того рыцаря жил у меня несколько дней, — нехотя начал отец Колумбан. — Он просто заблудился, потерялся, принялся беспокоить людей — еда-то нужна была. Вот я нехристя и приютил. Откуда было знать, что этот раб настолько дорог хозяину…

На том объяснения пустынника закончились, хотя сэр Мишель и «германский оруженосец» пытались задавать отцу Колумбану вопросы. Святой лишь отмахивался да крутил головой, утверждая, будто ничего более не знает, а с сарацином не говорил, по причине незнания восточных языков. Да и о чем говорить с нехристем?

У Гунтера осталось стойкое впечатление, что батюшка по неясным причинам нечто скрывает, но расспрашивать далее смысла никакого не было. Отец Колумбан уперся и молчал.

«Если б наш пустынник не разводил эдакую таинственность, — недовольно подумал Гунтер, — многое стало бы яснее. Теперь, после всего случившегося, я не верю в случайные встречи. Наверняка сэр Понтий имеет какое-то отношение либо ко мне, либо к истории, связанной с моим появлением здесь. Хотя, будь господин из Ломбардии опасен для нас с Мишелем, отец Колумбан предупредил бы… В конце концов, могут же быть у святого собственные тайны?»

Вдоль утоптанного тракта тянулись уже убранные по большей части поля. Вокруг почти ничего не изменилось, все так же желтели кое-где островки не сжатой пока пшеницы, темными пятнышками выделялись полоски перелесков, и торчал справа на холме замок некоего сэра Бреаля, приходившегося барону де Фармер вассалом.

В деревне Сен-Рикье сегодня было несколько оживленнее — уборка урожая почти закончилась, и арендаторы в своих дворах молотили хлеб цепами жуткого вида, даже не оглядываясь на проезжающих мимо всадников. Показалась церковь прихода святого Томаса, и сэр Мишель, окликнув Гунтера, кивнул в сторону окружавших храм деревьев:

— Сарацина-то убрали. Недолго проболтался…

— У нас всегда так, — хмуро проворчал отшельник, расслышав фразу рыцаря. — Сначала вешают, а потом разбираются. Как хорошо в Уэльсе — человека можно казнить только после суда. Сарацин ведь совсем неплохой был. Работящий… Всю посуду перемыл. Сам, без напоминания — увидел, что в жбане мокнет, да и вымыл.

— Ага! — сэр Мишель слегка натянул поводья, чтобы ехать медленнее. — Это ты епитимью на него наложил…

— Дурачина, — буркнул отец Колумбан.

Выбрался на крыльцо отец Дамиан. Узрел старца. Заулыбался. Сухо благословил сэра Мишеля.

— Мир вам! — отец Колумбан воздел ладонь со сложенными для благословения пальцами. — Все ли благочинно в приходе?

— Хвала святому Томасу! — прогудел сельский священник. — Вот только прихожане не слишком щедры… Где взять денег на алтарь для придела Богородицы — ума не приложу.

Рыцарь развернулся всем телом к оруженосцу. Как видно, столь же быстрый на раскаяние, как и на грех доблестный рыцарь собирался приказать выдать обнищавшему святому отцу все имеющиеся денежные запасы. Как-никак, благотворительность тоже является одной из составляющих безгрешной жизни. Решив опередить собиравшегося с духом сэра Мишеля, германец сдернул с пояса мешок с золотом, и быстро вынув три монеты, протянул их отцу Дамиану.