Но успех диссидентствующих был вялый и тленный. Массы не знали героев-«сопротивленцев», за исключением больших имен Сахарова и Солженицына. Да и сами герои не тянули на Чаадаевых, Герценых, Огаревых, Мартовых или Ульяновых. Скорее это был материал для западных менеджеров идеологических войн. А тогдашняя духовная жизнь в СССР все же по большей части шумела вне их круга. И к ее ярчайшим адептам пытались пробиться наши герои. Но на пути почему-то всегда оказывалось Пятое управление, руководствующееся принципом: не работать среди интеллигенции, а защищать интеллигенцию от ЦРУ, а значит, от диссидентов – агентов новой интеллигенции. Вот такая диалектика.

В той неподпольной духовной жизни в разное время были свои авторитеты: Ильенков, Лосев, Мамардашвили, Бахтин, Лихачев, Аверинцев, Гулыга, Лотман, Сухомлинский, Шолохов, Леонов. У них тоже были непростые отношения с властью. А у кого из думающих и талантливых отношения эти были легкие? Но то, что творчество этих интеллектуалов стало вершиной общественной мысли, понимали и в Пятом управлении, и среди диссидентствующей публики. Поэтому и задача стояла – отделить эту публику от этих вершин, не дать примазаться, не дать опошлить вершины.

В начале 80-х диссидентское подполье было фактически разгромлено КГБ. В какой-то мере это признают сами диссиденты. Но интересны объяснения.

Людмила Алексеева: «Вследствие обрушившихся на него репрессий правозащитное движение перестало существовать в том виде, каким оно было в 1976–1979 годы. Тогда его опорными пунктами были открытые ассоциации, затем разрушенные репрессиями. Более того, к 1982 году перестал существовать в прежнем виде тот московский круг (по сути, большая московская тусовка. – Э.М.), который был зародышем правозащитного движения и стал его ядром в 1970-е годы – его тоже разрушили аресты и выталкивания в эмиграцию… Разрушение этого круга – болезненно чувствительная потеря не только для движения за права человека, но для всех течений инакомыслия в Советском Союзе, так как именно этот круг способствовал их консолидации, его влияние помогло им сплотиться под хельсинкским флагом и приобрести международную известность. К 1982 году этот круг перестал существовать как целое, сохранились лишь его осколки. Критики правозащитного движения часто указывали как на его основной недостаток на отсутствие организационных рамок и структуры подчинения. В годы активизации движения это действительно отрицательно сказывалось на его возможностях. Но при разгроме ядра именно это сделало движение неистребимым и при снижении активности работы все-таки обеспечило выполнение его функций».

Стоп, стоп! Вот это-то выполнение функций так удачно иллюстрирует «молекулярный» принцип Поремского: при минимуме структуры – максимум пропагандистского потока из-за рубежа, то есть усиление радионаступления даже при ослаблении или исключении коммуникаций от диссидентов из СССР. То есть осколки от диссидентских структур, превратившись в мини-тусовки, становились лишь ретрансляторами информации и идей от «цэрэушных» радиостанций и эмигрантских издательств внутри себя и для ближайшего окружения. И хотя поток этот во многом лишался содержательного наполнения из СССР в виде самиздата и кричащих акций, он поддерживал осколки тусовки. То есть поддерживал минимум структуры. Поремский и предусматривал этот критический порог организации, при котором антисоветские настроения еще теплились.

Но в том-то и дело, что потом и этот порог был перейден. Были разгромлены не только «ядро», «центры», «структура», «московский круг», но и группы-осколочки, даже минимума организационных генов не оказалось. Здесь особо отличились московские чекисты, действовавшие в духе директив Пятого управления «большого» КГБ. Заместитель начальника «пятой службы» Московского управления полковник Ярослав Карпович, который в конце 80-х яростно разоблачал дела КГБ в журнале «Огонек», занимался оперативными играми с НТС. Удачливый комбинатор-разработчик, он выходил на связь с «энтеэсовскими» эмиссарами и, представляя псевдоячейку НТС в Москве, наведывался в штаб-квартиру НТС в ФРГ. Такая вот была операция «Трест» в миниатюре, из 30-х годов перенесенная в 80-е. Его оперативные рапорты и записки читал сам Андропов. Наградили его за эти дела орденом. Потом, после краха СССР, уязвленные «энтеэсовцы» рассказывали журналистам, что подозревали Карповича и особо не раскрывали свои планы. Ну, это оправдание, как запоздалая забота о своей чести. Финал-то был знаковый, чекисты контролировали «энтеэсовские» потуги, параллельно разрушая диссидентские структуры.

Руководители Пятого управления КГБ СССР выбрали такую стратегию, которая привела не только к опустошению подполья, но и лишила его перспективы. И по времени это удивительным образом совпало с теми оперативными действиями, которые парализовали усилия посольской резидентуры ЦРУ в Москве, отличавшейся тогда настырностью в плетении подпольных комбинаций в сфере, подконтрольной Пятому управлению. Такого поведения от резидентуры требовал директор ЦРУ Уильям Кейси, который как истинный американский менеджер страстно добивался выполнения директивы президента Рейгана о сокрушении «империи зла».

Говорит писатель Василий Аксенов (в начале восьмидесятых годов выехал из СССР в США: «Я читал книгу Бобкова («КГБ и власть». – Э.М.)… Там много лжи, но нет ответа на интересующий меня вопрос: кому пришла идея отсылать диссидентов не на восток, в ГУЛАГ, а на Запад?… Может, Андропов все придумал? Или Бобков? Идея, бесспорно, нетривиальная: чем в лагерях гнобить, пусть катятся на Запад и пропадают там. В КГБ были абсолютно уверены, что нам не выжить, не выстоять. Как показывает время, товарищи просчитались. Да, мы не стали властителями дум за рубежом, но и не растворились в безвестности».

На Западе не стали властителями дум. А в России? Когда пришла пора перестройки и Горбачев открыл дорогу в царство санкционированной гласности и демократии, выпустил «политических» из мест заключения, то не бойцы диссидентствующего подполья возглавили инициативные группы по реорганизации политической власти, по оттеснению коммунистической партии на политическую обочину. Они, правда, создавали идеологический фон, зарядившись «молекулярной» теорией. А энтузиастов из народа повели активисты из управленческой номенклатуры, из фрондирующих интеллигентских кругов, в свое время записавшиеся в коммунисты и тоже ставшие жертвой «молекулярной» теории. Здесь вспомним имена Гавриила Попова, Анатолия Собчака, Юрия Афанасьева, Сергея Станкевича, Геннадия Бурбулиса, Анатолия Чубайса, Юрия Рыжова, Михаила Полторанина, Виталия Коротича, Сергея Шахрая. Все они до горбачевской перестройки – примерные функционеры системы, правда, с двойственной моралью.

Не так было в союзных республиках. Народные фронты и новые партии, что там возникли с легкой руки секретарей кремлевского ЦК Михаила Горбачева и Александра Яковлева, как правило, возглавляли хорошо знакомые Пятому управлению сопротивленцы-диссиденты. Яркие случаи: Звиад Гамсахурдия в Грузии, Вячеслав Чорновил на Украине, Абульфаз Эльчибей в Азербайджане. Почему они?

Потому что были националистами, и народные фронты и партии, ведомые ими, оказались националистическими образованиями и вели дело на отделение от России, на выход из СССР. Местный народ с интересом наблюдал, как коммунистические лидеры и интеллигентствующая элита, служившие Москве, сникли под агрессивным напором националистов и потеряли шансы остаться у власти или прийти в нее.