Вы, что и правда мечтаете, чтобы бумагу с вашим портретом обменивали на йогурт? Хотите, чтобы на газетке с вашим портретиком сантехники на привале селедочку чистили?

У меня вообще после отсидки стойкая аллергия на тиражирование собственного изображения. Пойдите — поищите мои фотки, следопыты фенимора купера.

Ладно. Теперь о главном. Главное, чтоб сейчас без выебона взял Бахром. Чтобы без ложного стыда и жеманства.

* * *

— Бахром-акя, калайсыз? Сох саламатмимысыз, башлык? Тут дело такое, гражданин майор,

— Товарищ! Товарищ майор — ты у нас, Шурик, с утра уже свободен, если не ошибаюсь?

— Товарищ майор! (У меня по-военному изменилась осанка и тембр) Товарищ майор, тут в пятом отряде есть один великий каратэка. Статья — нормальная, любовника жены случайно мочканул, вы понимаете?

— Еще как понимаю. За такое надо было медаль дать.

— Ну так отрядный пятого, Баходыр, письма его жены читал, да еще и острил не к месту.

— Так и что теперь? Каждый вонючий зык будет мне офицеров МВД Узбекистана избивать? Это нездоровый прецедент.

— Бааахром-акя! Тут у нас спортзальчик есть — сэпэпэшный. Давайте, этот сэнсэй и будет там заниматься дополнительно. С офицерами МВД Узбекистана? А? Сколько пользы! Смотрящим его туда пристроим, а, Бахром-акя?

— Хм. Интересная мысль. А заявление в СПП он напишет?

— Нуу… Не сразу может быть… Но он тренер, профессиональный тренер, понимаете?

— Хорошо. Красиво. Ты — на свободу с чистой совестью. Костолому твоему — свой спортзал. А мне что с того?

О! Как же я ждал этого вопроса. И мечтать не мог о лучшем раскладе. С поклоном подскочив к Бахрому сбоку, медленно высыпал мою скудную столовскую выручку в ящик стола.

— Ну, хорошо, Шурик. Можешь идти.

— Нет-нет, что вы, Бахром-акя! Не могу идти — как же? Вы в изолятор позвоните, пожалуйста. Пока ему там не переломали все, что ломается.

* * *

Вот и все. На свободе с чистой совестью. Готов к путешествию. Куда угодно. Только бы быстрей отсюда. Быстрей.

Знаете — в Библии есть байка. Иисус возрождает Лазаря из мертвых. Просто проникнитесь эмоциями Лазаря. Вот — лежу в гробу. Через пару часов — черви начнут мной лакомиться. И вдруг — бабах — второй шанс! Ожил! Воскрес! Да я же теперь умней, мудрей буду — в жизни не повторю ошибок, вот увидишь, Господи!

* * *

К счастью, нас освобождается сегодня только пятеро. Иначе оформление у этих негодяев заняло бы долгие недели. Спешить тюремным чиновникам в этом поселке совсем некуда.

Хотя мы давно вышли за ворота, нас уже третий час фильтруют из одного казенного коридора — в другой казенный коридор, из кабинета с юртбаши в кабинет, все заставляют подписывать какие-то бумаги, формы, бланки, спрашивают — где собираемся «трудоустраиваться», дают по нескольку тысяч смешных узбекских денег (Амур Темур — как обычно, скачет на лошади).

Реальную стоимость этого арабского скакуна мы откроем для себя сразу же у ближайшего, торгующего сигаретами и залежалым сникерсом, поселкового ларька.

Первый за годы ларек, где ты уже просто покупаешь, а не отовариваешься.

Мужички одеты похуже меня. У них не было таких возможностей. Весь их вид уже является нарушением столь ненавистного мне понятия «общественный порядок». А мужички собираются купить, кроме сигарет, еще и мутноватой теплой водки. Свобода! Хотят, понимаешь, чтобы фиеста взорвалась немедленно. Настрой у мужичков искристый.

Зовут и меня, хотя вроде по понятиям с гадами пить неправильно. Помню последние пару месяцев совершенно незнакомый мне человек в лагере постоянно грозился при встрече. Найду я тебя, гадила, на воле! Знаю, где ты живешь, найду! Вот посмотришь! Убей не помню, чтобы делал ему какое зло. Ну — пусть ищет и валит меня наглушняк, раз так ему угодно. Знает он — где я живу, шустряк! Да я сам еще понятия не имею, где жить стану.

Мне бы только до Москвы, а там уже рукой подать!

Похоже мужички на радостях простили не только меня, но и ментов, которые еще вчера погоняли их дубинками на промку, шмонали, крыли матом, а теперь вот трутся рядом в ожидании бесплатной выпивки. Амнистия. Люди быстро умеют прощать.

Мы уходим, а ментам еще отбывать тут до самой пенсии. Пожизненно.

Ну-ну. Нет уж, ребята. Спасибо. Отсидеть здесь столько лет, чтобы выйдя, на месте же нажраться с унылыми псами? Вам их рожи не осторчетели, нет? А очнуться потом утром в клоповном зангиотинском вытрезвителе или в местной ментуре, если в ходе торжеств припомнятся вдруг старые обиды?

Найн! Как говорится, кто-куда, а я в сберкассу!

Пейте сами ваш трескучий арак.

Узнав у ментов где тут автобусная остановка «в город», я, прикурив у знакомого прапора, направляюсь прямо туда.

Извините, но не могу. Никак. Меня ждет царство.

* * *

Сижу на остановке. Жду автобус. Закуриваю снова. Читаю надписи ожидавших автобус до меня и канувших в лету пассажиров: «Ассалом Бахтиер!», «Смерть ментам» и короткое — «Кут». Мне становится близким агрессивный настрой пассажиров. Автобус тут редкий гость.

Сидеть снова совершенно мне не по силам.

Начинаю шагами, как Валерчик в камере-одиночке, мерять остановку по диагонали. А внутри все кипит звенящей радостью. В голове тоже бедлам полнейший. Хочется двигаться и орать. Воля!

А автобуса нет. Нет автобуса.

Вокруг меня только глиняные узбекские дувалы, которые, говорят, в Афгане наши умудрялись прострелить только бронебойным снарядом.

Ну, нет уже больше сил ждать. Еще пять минут и я начну биться в конвульсиях на заплеванном зеленым насваем бетоне остановки.

Я знаю, что до окраины Ташкента, до Сергелей всего то каких-то километров пятнадцать-двадцать, так какого же хрена? Пусть автобус теперь меня догоняет по пригородным колдоебинам. Дорога в тысячу километров начинается с одного шага.

Решительным маршем двигаюсь по пыльной дороге туда, где по моим расчетам должны быть Сергели. Если не просчитался — через пару часов дотопаю. Или не через пару. Дотопаю все равно.

Ментовский поселок быстро остается позади. Прощайте. Я не буду скучать.

Мне все время кажется, что иду я слишком медленно, и шаг мой трансформируется сперва в трусцу, а затем в какую-то нервную рысь полузагнанной лошади Тамерлана. В зоне ноги отвыкают от расстояний, икры почти сливаются с костью, атрофируются. Издырявленная постоянным курением дыхалка тоже не ахти какой помощник.

Мне кажется, что дорога слишком петляет, и я срываюсь напрямую, через поле с плохо убранной и теперь гниющей на грядках капустой. Запах капусты напоминает варочный цех, Рустама и его поварят. Прощайте микимаусы хреновы.