Зал искрился, наэлектризованный энергией, звук был абсолютно оглушительным. То, что Барак – хороший парень с большим умом и верой в демократию, больше ни для кого не было секретом. Я гордилась им, хотя и ничему не удивлялась. За этого парня я и выходила замуж. Я знала, на что он способен, с самого начала. Оглядываясь назад, я думаю, что именно в тот момент я и начала потихоньку отпускать мысль, будто он может изменить свой курс, будто он когда-нибудь будет принадлежать только мне и девочкам. Я практически слышала это в пульсации аплодисментов. Еще, еще, еще.

Реакция СМИ на выступление Барака Обамы была чрезмерной. «Я только что увидел первого черного президента», – заявил Крис Мэтьюс своим коллегам по NBC. На следующий день Chicago Tribune вышла с лаконичным заголовком на первой полосе: «Феномен». Мобильный телефон Барака звонил без перерыва. Кабельные эксперты окрестили его «рок-звездой», «проснувшимся знаменитым», будто он и не провел многие годы в труде до этого момента на сцене, будто речь создала его, а не наоборот. Тем не менее речь была началом чего-то нового – не только для него, но и для нас, всей нашей семьи. Нас подбросило на совершенно иной уровень влияния и затянуло в стремительный поток ожиданий других людей.

Все это казалось нереальным. И единственное, что я могла с этим сделать, – шутить.

«Должно быть, неплохая была речь», – говорила я, пожимая плечами, когда люди останавливали Барака на улице, чтобы попросить у него автограф или сказать, как сильно им понравились его слова. «Должно быть, неплохая была речь», – сказала я, когда мы вышли из ресторана в Чикаго и обнаружили, что перед дверьми собралась целая толпа. То же самое я сказала, когда журналисты начали спрашивать мнение Барака по всем важным национальным вопросам, когда вокруг него начали крутиться большие политические стратеги и когда через девять лет после публикации в прошлом почти незамеченные «Мечты моего отца» были переизданы в мягкой обложке и попали в список бестселлеров New York Times.

«Должно быть, неплохая была речь», – сказала я, когда сияющая, суетливая Опра Уинфри появилась в нашем доме, чтобы провести день, интервьюируя нас для своего журнала.

Что с нами происходило? Я не могла за этим уследить. В ноябре Барака избрали в Сенат США: он набрал 70 % голосов по штату – самый большой отрыв в истории Иллинойса и самая убедительная победа среди всех сенатских гонок в стране в том году. Он добился огромного успеха среди чернокожих, белых и латиноамериканцев, мужчин и женщин, богатых и бедных, городских, пригородных и сельских жителей. В какой-то момент мы отправились в Аризону на короткий отдых, и даже там его сразу же окружили доброжелатели. Для меня это стало главным рубиконом его славы: теперь Барака узнавали даже белые.

Я взяла все, что осталось от моей нормальной жизни, и закуталась в нее с головой. Дома все было по-прежнему. С семьей и друзьями все было по-прежнему. С детьми – по-прежнему. Но в остальном все стало совсем по-другому. Барак теперь постоянно летал в Вашингтон и обратно. У него был офис в Сенате и квартира в ветхом здании на Капитолийском холме: маленькая спальня, уже заваленная книгами и бумагами, – нора Барака вдали от дома. Каждый раз, когда мы с девочками приезжали к нему, мы даже не притворялись, что хотим там остановиться, и вместо этого бронировали на четверых номер в отеле.

В Чикаго я придерживалась своей рутины. Спортзал, работа, дом, повторить. Посуда в посудомоечной машине. Уроки плавания, футбола, балета. Я держала прежний ритм. Барак теперь жил в Вашингтоне, выполнял задачи, которые появились в его жизни вместе с должностью сенатора, но я все еще оставалась собой, пока что жила своей нормальной жизнью.

Однажды я сидела в припаркованной машине у торгового центра на Клайборн-авеню и ела что-то из «Чипотле»[116] – просто проводила немного времени наедине с собой после рывка через BabyGap. И тут моя секретарь позвонила мне на мобильный, чтобы спросить, может ли она перенаправить звонок. На том конце была незнакомая женщина из Вашингтона, жена сенатора, которая уже несколько раз пыталась со мной связаться.

– Конечно, соединяйте, – сказала я.

Я услышала в трубке голос жены сенатора, приятный и теплый.

– Ну, здравствуйте! – сказала она. – Я так рада наконец поговорить с вами!

Я ответила, что тоже очень рада.

– Я звоню, чтобы поприветствовать вас, – сказала она, – и сообщить, что мы хотели бы пригласить вас на некое не совсем обычное мероприятие.

Она позвонила, чтобы пригласить меня в какую-то частную организацию, клуб, который, как я поняла, состоял в основном из жен важных людей в Вашингтоне. Они собирались вместе за обедом и обсуждали последние новости.

– Это хороший способ познакомиться с людьми, а я знаю, что знакомиться бывает нелегко, когда вы новичок в городе, – сказала она.

Меня еще ни разу не приглашали в клуб. Я смотрела, как мои школьные друзья катались на лыжах в клубах «Джека и Джилл». В Принстоне я иногда ждала Сюзанну, которая возвращалась домой, жужжа и хихикая, со своих клубных вечеринок. Думаю, половина адвокатов «Сидли» принадлежала разным загородным клубам. Я посетила множество клубов, собирая деньги для Public Allies и предвыборных кампаний Барака. В клубах быстро понимаешь, что люди там пресыщены деньгами. Принадлежность к такому клубу означала нечто большее, чем просто принадлежность.

Хорошее предложение, и все же я была рада от него отказаться.

– Спасибо, – сказала я. – Очень мило с вашей стороны подумать обо мне. Но на самом деле мы приняли решение, что я не буду переезжать в Вашингтон.

Я сказала ей, что у нас в школе в Чикаго учатся две маленькие девочки, а я очень привязана к своей работе. Объяснила, что Барак только начинает устраиваться в Вашингтоне и ездит домой, когда может. Я не упомянула только, что мы настолько привязались к Чикаго, что хотели купить здесь новый дом на роялти, начавшие поступать от возобновленных продаж книги Барака. А также о том, что он уже получил щедрое предложение по контракту на вторую книгу – неожиданный урожай волшебных бобов.

Жена сенатора замолчала, позволив себе легкую паузу. Затем мягко ответила:

– Знаете, это большое испытание для брака. Семьи распадаются.

Я почувствовала ее осуждение. Сама она много лет прожила в Вашингтоне. Подразумевалось, что она видела, как все начинает катиться по наклонной, когда супруг остается один. Подразумевалось, что я подвергаю семью опасности, будто есть только один правильный способ быть женой сенатора и мой – в корне неправильный.

Я еще раз поблагодарила ее, повесила трубку и вздохнула. Я изначально ничего этого не хотела. Теперь я, как и она, была женой американского сенатора – миссис Обама, как она называла меня во время разговора. Но это не означало, что теперь я должна была бросить все ради мужа. Честно говоря, я не хотела бросать вообще ничего.