– Стало быть, я опять должник мсье Бернара, – покрутил головой Лавров. – Я просил только предупредить вас!

– Я заплатил ему. Целых пятьсот франков! Вы ему ничего не должны, – через силу улыбнулся Краевский.

– Может, вы все же пригласите нас в комнаты? – помолчав, осторожно поинтересовался Лавров. – Обещаю, что постараюсь вас долго не задерживать. И не отвлекать от работы.

– Да-да, конечно! Прошу!

– Благодарю. Кстати, мы не познакомились. Меня зовут ротмистр Лавров, Владимир Николаевич. Со мной – подпоручик Андрей Павлович Новицкий. Мы оба служим в Генеральном штабе, в одном подразделении.

– Секретном?

– Почти, – улыбнулся Лавров кончиками губ.

– Ага… Может, чаю, господа? Или чего-нибудь покрепче? Правда, коньяку маловато: Дорошевич не позволяет пить, сердится. Хочет, чтобы я быстрее закончил свою японскую эпопею… Ох и напьюсь же я потом!

– Поберегите коньяк для себя. Обойдемся чаем, да и то в следующий раз. Как движется работа?

– Спасибо, движется. Но как-то неровно, рывками. То густо, то сидишь по полдня над одной строчкой. Сказывается, конечно, обилие впечатлений и нервное состояние. Вас, очевидно, интересуют какие-нибудь японские военные секреты? Настроения в стране?

– Не помешало бы. Но не сегодня.

Вернувшись с чайником, Краевский все же полез в буфет за стаканами.

– Странно! – бросил он через плечо. – Военные люди, офицеры Генштаба – и не интересуются военными секретами врага! Впрочем, никаких военных тайн я не привез: за секретами в Японии особо и не гонялся. Боялся, если откровенно.

– Ну, у вас в Японии, судя по всему, все прошло гладко. Вас можно поздравить, Владимир Эдуардович!

– Да, гладко, – Краевский задумался, и чай полился на скатерть. – Ох, простите! Какой я неуклюжий!

– Думаю, что вы вспомнили сейчас что-то не слишком приятное для себя! – возразил Лавров.

– Почему вы так решили?

– Показалось…

– Так что вас интересует, если не секреты японцев?

– Скажите, господин Краевский – только честно, договорились? Меня интересует: не отправляли ли вы по возвращению в Россию некое письмо? Из Москвы в Петербург?

– Письмо? Какое письмо?

Внимательно наблюдая за мимикой Краевского, Лавров не заметил никаких признаков смущения или страха. И насчет письма газетчик переспросил не так, как обычно переспрашивают для оттяжки времени. Лицо Краевского осталось таким же малоподвижным и не дрогнуло при неожиданном вопросе – однако Лавров готов был поклясться, что тот солгал.

– Значит, не отправляли? Странно, странно… Я полагал, что, кроме вас, сделать это было некому. Впрочем, дело-то житейское, самое обычное, – Лавров решил немного помочь Краевскому. – Я и сам, признаться, во время заграничных поездок пару раз выручал подобным образом знакомых. Помню, капитан Сергеев, будучи женатым, закрутил в Тифлисе умопомрачительный роман с местной вдовушкой, и, не имея возможности уделять ей много времени, от безысходности придумал себе командировки в столицу, откуда его друзья самым добросовестным образом пересылали его супруге заранее заготовленные им письма и почтовые карточки… Создавали, так сказать, эффект его отсутствия – ха-ха-ха! Впрочем, все это ерунда! М-да… Значит, не припоминаете?

Краевский отрицательно покачал головой.

– Ну, тогда последний вопрос, Владимир Эдуардович – и мы вас оставляем. Наедине с вашими творческими муками! Скажите-ка мне, во время своих странствий по Японии вы ведь наверняка общались с европейцами, проживающими там? Я, к примеру, слышал, что в Японии немало американцев, англичан, немцев и прочих – коммерсантов, инструкторов, журналистов – вроде вас, только аккредитованных, ха-ха-ха! Много там европейцев, Владимир Эдуардович?

– Не так уж и много, господин Лавров. Знаете, эта тотальная слежка, непременный пригляд за каждым неяпонцем – это сильно действуют, знаете, на нервы. Поневоле чувствуешь себя виноватым, черт возьми… Поедь я туда официально – ей-богу, долго не выдержал бы!

– Да-да, это нужно иметь очень толстую, как у бегемота, шкуру – чтобы выдерживать постоянное подглядывание, подслушивание и прочие мерзости… Что же я хотел у вас спросить-то? – Лавров потер лоб, делая вид, что припоминает забытый вопрос. – Ах да! Вспомнил! Ей-богу, вспомнил! Вот что я хотел спросить: а не пересекались ли у вас в Японии пути-дорожки с неким немцем?

– Немцев там было порядочно, – невольно улыбнулся Краевский.

– Это понятно: Япония широко раскрывала двери для иностранцев – инструкторов, инженеров… У немца, про которого я спрашиваю, примета такая была яркая, запоминающаяся – отсутствие левой руки. Протез, знаете ли – да так мастерски сделан, что не сразу и разберешь, что человек-то однорукий! Не попадался вам такой?

На сей раз Лавров, впившись глазами в лицо собеседника, отметил чуть дрогнувшие ресницы и медленно отведенный взгляд. Да так характерно отведенный – вверх и вправо. Так, теперь руки… Левая сжалась в кулак, причем большой палец остался внутри. Краевский откинулся на спинку стула и скрестил на груди руки…

Лавров хорошо помнил лекции и практические занятия профессоров психологии Мартынова и Брумеля – еще по учебе в Корпусе жандармов. Тема занятий у этих профессоров были, разумеется, не из тех, что поминаются в приличном обществе – они проходили под общим названием «Техника проведения допросов». Сами маститые психологи называли свой предмет несколько иначе: «Способы снятия невербальной[98] информации, или Язык тела и жестов».

Не желая отвечать правду, человек обычно глядит вправо и вверх – раз! Кулак со сжатым внутри большим пальцем – признак скрытности, боязни, что собеседник может углядеть слабые стороны – два! Скрещенные на груди руки означают неуверенность – три! Краевский соврал – это было настолько очевидно, что Лавров встал, опершись на стол кулаками, навис над газетчиком и резко крикнул:

– Смотреть в глаза! Не врать, Краевский! Вы только что солгали: вы видели в Японии Берга! Почему вы не хотите говорить об этом? Вы подставили его японцам? Предали? Не молчите – отвечайте, Краевский!

Это тоже была часть игры – жестокой, но порой необходимой. Единственным способом узнать нужную позарез правду. Назвав настоящее имя Агасфера и нарочно обвинив собеседника в предательстве – только так можно было вырвать у него откровенное признание, которое тот по каким-то причинам утаивал.

Поморщившись про себя и оскалив зубы, Лавров нарочито грубо поднял подбородок Краевского, заставив того смотреть ему в глаза. И тот, отведя взгляд, заговорил:

– Я не знал, что его зовут Берг… Я вообще ничего о нем не знаю, клянусь! Он… Он спас меня в токийском отеле… Меня могли арестовать – я прокололся буквально за день до отъезда из Японии! Да, он попросил меня захватить письмо и взял с меня клятву, что я никогда и никому не расскажу об этом. Как я мог его предать – что вы?!