– Видел, – кивнул Валентин. – За что их?

– Ты, Михайла, уж извини моего родственничка боярина Яковлева за то, что запер тебя. Это он превысил свои полномочия. Я и не знал, что ты здесь. Но сам понимаешь, следствие.

– Понимаю, – вновь кивнул Валентин. – За что Моляву-то?

– Он царицу отравил. А второй… Через него яд передали.

– Кто передал?

– От матери Старицкого Владимира Андреевича княгини Ефросиньи.

– Так она вроде в монастыре сейчас находится, в постриге… – удивился Валентин.

– Вот-вот, в монастыре. Инокиня, как ее там… Позабыл. Она яд в слободу и отправила через доверенного человека. А этот вот дуралей, которого первым казнили, яд у того взял и Моляве передал. За мзду. А Молява-то сознался… Ну, иди, Михайла. Не держи зла на боярина. – Никита Романович отступил в сторону, освобождая проход.

Валентина не нужно было долго упрашивать, но, уже выйдя в коридор, он остановился, чтобы уточнить.

– Никита Романович, а куда же этот гад Молява яд бросил?

– А в кувшин с медом. В меду был яд, Михайла, в меду.

Слежку за собой Нина Федоровна почувствовала еще на территории больницы. Настойчивые ребята, похоже, ею интересуются. Настойчивые и серьезные. А ей-то показалось, что, удрав в Мытищи, она от них избавилась. Как бы не так. Теперь все ее планы по использованию Галины и ее внука Шурика в качестве связных можно было выбросить на помойку. И в данном случае совершенно непринципиально – держали они ее под контролем постоянно или упустили и вновь нашли уже в больнице. Хорошо еще, что она с Лобовым не пыталась связаться.

В ситуации вновь проявившейся слежки не имело никакого смысла заезжать к Галине и проводить у нее день-два, как было запланировано раньше. Решив, что известит о своем решении Галину чуть позже, Нина Федоровна отправилась прямо домой. «Топтуны», как обычно, довели ее до подъезда и остались ждать внизу. Через час их сменила машина. Все-таки поздняя московская осень не очень-то располагает к длительному сидению на скамеечке.

Собственная квартира встретила ее привычными домашними запахами и потревоженной аурой. В квартире явно побывали чужие. Это было, конечно, неприятно, но не более того. Никаких записей, фотографий, иных материальных носителей информации, могущих пролить свет на ее «служебную» деятельность, Нина Федоровна дома не держала. Другое дело, что квартиру в ее отсутствие наверняка напичкали прослушивающей, а может быть, и видеоаппаратурой. Ребята знали, что хозяйки долго не будет, могли работать спокойно, не торопясь.

Нина Федоровна набрала номер Галины.

– Здравствуй, Галка. Я уже дома.

– Ой, Ниночка, как же так, ты же хотела у меня пару дней побыть… – услышала она голос подруги.

– Никак не получилось. Мне, оказывается, уже завтра нужно быть в моей поликлинике. Так что извини, Галочка. Спасибо тебе за все. Думаю, в ближайшее время встретимся.

– Нина, а что мне сказать Шурику? Он меня уже затерзал этой своей девицей…

– Конечно же я помогу ему. Дай только восстановиться немножко. Ведь был хоть микро-, но все-таки инсульт. Через месяцок, я думаю…

Нина Федоровна поговорила с подругой еще с четверть часа, прежде чем положить трубку телефона. После этого она самым тщательнейшим образом прошлась по всей квартире, внимательно сканируя каждый закуток. Камер, к счастью, не было. Все-таки неприятно осознавать, что на тебя постоянно смотрят чужие люди. А микрофоны пусть себе на здоровье работают. Немногое им удастся услышать – по большей части телесериальные страсти. Зато неприятный сюрприз она обнаружила в своей одежде. И в том пальто, в котором она вернулась из больницы, и в старом пуховике, и даже в плаще, надеть который сейчас было бы уж совсем не по сезону, она нашла какие-то коробочки величиной с большую таблетку. «Слишком шустра бабка оказалась, – усмехнулась Нина Федоровна. – Чтобы больше не сбегала, решили датчики подсадить». Пришлось проверить и обувь. Но в сапогах, слава богу, оказалось чисто. «Ох и ленивая же нынче молодежь пошла, – подумала она. – Конечно, с сапогом возиться надо. Набойку снять, таблетку свою заложить, набойку опять аккуратно на клей или гвозди поставить так, чтобы не отвалилась. Это вам не то что в пальто – чуть подкладку подпорол да за нижний отворот датчик подсунул. Ну ленивые, и ладно. Мне же лучше».

На следующий день Нина Федоровна сходила в свою поликлинику и принялась ждать, ведя типичный образ жизни одинокой московской пенсионерки. Прогулка, магазин, общение с соседками на лавочке перед подъездом, телевизор. А следующим утром – все сначала. Такое скучное, однообразное расписание должно было, по мнению Нины Федоровны, весьма скоро утомить тех, кто устроил за ней слежку.

Но они выдержали целую неделю. Лишь на восьмой день в ее квартире раздался звонок. Нина Федоровна подошла к двери и глянула в глазок. От увиденного ее бросило в холодный пот. Еще бы! Кому же будет приятно, когда в его дверь постучится тот, кто уже давно числится в списке покойников. В особенности если хозяин этой двери и определил того в этот скорбный список. Перед глазком на лестничной площадке стоял тот самый Голиков, которому Нина Федоровна устроила такую роскошную автокатастрофу. Он стоял как ни в чем не бывало и был, судя по всему, вполне материален. «Ах ты… – мысленно всплеснула руками Нина Федоровна. – Выжил все-таки, паразит…» Она накинула цепочку, провернула замок и приоткрыла дверь.

– Чего надо? – нарочито грубо спросила она.

– Здравствуйте, Нина Федоровна. Меня зовут Голиков Виталий Иванович. – Посетитель выставил вперед раскрытое удостоверение. – Нина Федоровна, откройте, пожалуйста. Нам нужно поговорить с вами.

– Это кому нужно? Мне не нужно. Ходят тут всякие… Понаделают себе корочек… Подумаешь, ФСБ. Откуда мне знать, что оно настоящее? Я тебе открою, а ты – по башке меня… Откуда мне знать, что ты не бандит? – принялась она ворчать.

Голиков, похоже, не ожидал подобного развития событий, потому что на лестничной площадке на какое-то мгновение повисла тягостная пауза, после чего наконец гость выдавил из себя:

– Поверьте, Нина Федоровна, это в ваших же интересах…

Поняв, что перегнула палку, хозяйка сняла цепочку и распахнула дверь.

– Проходите. – «Ничего-то толком нынешние делать не умеют», – с презрением подумала она, пропуская гостя в прихожую. – Ботинки снимайте! На улице грязюка такая, а у меня полы мытые!

Голиков послушно снял ботинки и надел подсунутые ему тапки. Чертова бабка каким-то непостижимым образом всего за пару минут сумела превратить его, уверенного в себе оперативника, в закомплексованного размазню. А тапки, тапки… Тапки добили его окончательно.

Нина Федоровна проводила гостя на кухню и усадила за стол.

– Ну что, милок, замерз небось? Напоить тебя чайком? – Теперь это была уже не злобная сварливая старуха, а милая домашняя бабушка.