— Может быть, тебе, Царь Аммонитянский, известно будущее? Тот кивнул. Отвернулся и вперил взгляд в потолок. Адраазар опустился на колено, чтобы лучше слышать. Голос Аннона стал уже почти неразличим.

— Ты отречешься от меня.

— Нет! — вскричал Адраазар и поднялся. На щеках его выступил румянец гнева. — Этого не будет! Если Тов стал предателем, то не жди того же от Сувы!

— Неисповедимы пути Господа нашего. На губах Адраазара появилась кривая усмешка:

— Верно, ты потерял слишком много крови, Царь Аммонитянский, и теперь ум твой мутится! Как я могу отречься от тебя, в твоем городе, со всех сторон окруженном иегудеями? Какой мне в том прок? Даже если бы я отрекся от тебя, ни мне, ни моим воинам не удалось бы уйти. Тебе хорошо известна безжалостность Дэефетова. Царь Иегудейский никого не оставляет в живых! Он жесток и кровожаден, словно нимр‹Нимр — сирийский барс. На Древнем Востоке известен своей кровожадностью, жестокостью и хитростью. В Откровении святого Иоанна Богослова Антихрист и его последователи сравниваются с барсами.›.

— Он позволит тебе уйти, чтобы дрогнули души тех, кто остается, — прошептал Аннон. — А я… Я буду в Иевус-Селиме к исходу Зифа, десятого месяца, начиная с нынешнего.

— Ты нездоров, — Адраазар покачал головой. — И сам не понимаешь, что говоришь. Осада не может длиться так долго. Два месяца, три, еще куда ни шло, но девять…

— Эта осада будет длиться гораздо дольше, — ответил Аннон.

— Слабость застит твой разум!

— Никогда еще мой разум не был так ясен, как сейчас.

— Но даже если и так! — яростно сказал Адраазар, наклоняясь и хватая Аннона за плечо. — Я мог бы еще поверить, что Дэефет отпустит меня и воинов, чтобы устрашить твоих людей. Но тебя-то он не выпустит из Раббата. Как же ты хочешь оказаться в Иевус-Селиме к исходу Зифа?

— Господь укажет мне путь».

* * *

Он повернул ключ в замке, вошел в квартиру и… вздрогнул от неожиданности. Кто-то стоял в дверном проеме, загораживая свет, падающий в прихожую из комнаты. Саша замер. Он не знал, как реагировать. А что, если это один из слуг Предвестника? Сейчас заграбастают его, свяжут, стукнут чем-нибудь по голове и… Саша не успел додумать, что именно «и», потому что услышал знакомый голос.

— Кто у тебя был? — спросил человек, стоящий в дверном проеме. Саша с облегчением перевел дух. Татьяна. Он совершенно забыл о ней. Закрутился. Она же оставила фарш…

— Никто. — Он принялся стягивать туфли, устало держась за стену. Татьяна щелкнула выключателем, и прихожую залил яркий электрический свет.

— Только не надо мне врать. Я прекрасно тебя знаю и вижу, когда ты врешь. Кто у тебя был? Он выпрямился и посмотрел на нее, сказал угрюмо:

— Я не вру. Я вообще ненавижу ложь. Ложь и предательство.

— Значит, никого не было?

— Нет, — ответил он, прямо глядя ей в глаза.

— Ладно, — Татьяна кивнула. Лицо ее стало напряженным и некрасивым. Она, когда злилась, вообще становилась некрасивой. — Пойдем-ка. Саша послушно пошел за ней. В кухню. Тут было накурено. Горой громоздились в пепельнице окурки. «Это сколько же она тут сидит, что успела столько выкурить? — подумал Саша. — Здесь же пачки две, наверное». Татьяна полезла в холодильник, достала миску с оставшимися котлетами и шмякнула ее на стол. Аж стекла дзенькнули в окнах.

— Раз у тебя никого не было… Что это? Двенадцать часов назад ты не умел готовить ничего, шикарнее яичницы. Вот оно в чем дело. Значит, она обнаружила в холодильнике котлеты и решила, что у него была другая женщина. Понятно. Саша несколько секунд рассматривал миску, словно видел ее впервые. Затем он взял котлету, откусил и принялся жевать.

— Котлеты, — прошамкал набитым ртом. — Вкусные.

— Я сама вижу, что это котлеты. — Татьяна прищурилась и поджала губы. — Я спрашиваю, кто их жарил?

— А, — Саша проглотил, откусил снова. — Один знакомый.

— Какой это знакомый? Я ушла вчера вечером, а вернулась сегодня в одиннадцать утра. Что это за знакомый такой? Приходит и среди ночи готовит? Кто он? Назови его имя!

— Тань, — Саша продолжал жевать. — Это действительно был знакомый. Только…

— Только женского пола, да? — спросила она зло.

— Нет, мужского.

— Не ври мне! Слышишь? Не смей мне врать!

— Я не вру, — повторил он терпеливо.

— Саша, у тебя появилась другая женщина? Кто она? Я имею право это знать! Где ты с ней познакомился? Откуда она взялась? «Ну да, — подумал Саша. — Конечно. Иной беды для них не существует. Почему бы ей не спросить: „К тебе что, приходил Ангел?“ Нет. Выше соперницы они не поднимаются. Почему? Разве мы что-то обещали друг другу? Нет. Разве клялись в вечной любви? Тоже нет. Так какие же претензии к нему, Саше? Даже если и появилась бы другая женщина. Разве такое не случается сплошь и рядом? Разве они не люди?»

— Нет, — ответил он, вздохнув. — У меня нет другой женщины.

— Я тебе не верю, — упавшим голосом сказала она и шмыгнула носом. — Я тебе не верю. Ты врешь. У тебя появилась другая.

— Я никогда не вру! — вдруг рявкнул он и стукнул кулаком по столу. Да так, что подскочила миска с оставшейся парой котлетин. — Я не вру! Уясни это! Когда вам говоришь правду — вы не верите! Когда лжешь — верите и очень охотно. Татьяна, в чем дело? Что случилось? Это из-за котлет? Но я сказал тебе правду! Ко мне пришел приятель! Мы выпили кофе, поболтали! Он любит готовить! Взял и пожарил котлеты, чтобы фарш не заветривался! Что здесь страшного-то, я не понимаю? Она несколько секунд смотрела на него. В глазах ее стояли слезы.

— Дурак, — сказала Татьяна. — Я же люблю тебя! Теперь, очевидно, он тоже должен был сказать что-нибудь подобное, потом бы они бросились друг другу на шею, разрыдались, она бы еще раз пять-шесть спросила насчет приятеля-кулинара, а он, соответственно, ответил насчет женщины, а потом они бы отправились в постель и… Но дело-то в том, что не хотел Саша говорить о любви, потому что и сам не знал, любит Татьяну или нет. Скорее нет, чем да. Да и не любил, наверное, никогда. Потому-то и промолчал.

— Все, — упавшим голосом сказала Татьяна. — Я все поняла. Не надо ничего говорить. И не надо меня провожать, — остановила она его. Подхватила со стола сумочку и выбежала в прихожую. Пушечно хлопнула входная дверь. Саша поcмотрел на остатки недоеденной котлеты и швырнул ее в миску. М-да. Нельзя сказать, что его жизнь спокойна и безоблачна. Впрочем, может быть, оно и к лучшему, а? Расставание это с хлопаньем дверью… Погано, конечно, кто спорит, но зато отпала необходимость врать. Иначе бы рано или поздно вопрос встал ребром. И наверное, они бы поженились и маялись потом всю жизнь… Саша вспомнил о Юле, улыбнулся тускло. Заречемся: никаких далеко идущих планов. Хоть и хочется, но предоставим обстоятельствам самим решать, что и когда должно произойти. Саша еще раз вздохнул и поплелся в комнату раздеваться.