26 мая [8 июня] 1912, Капри.

Да, Виктор Сергеевич, мне очень неприятно было видеть роман Ропшина в первой же книжке, я считаю, что сделав это, Вы нарушили данное мне обещание.

Мне кажется, что нарушено также и еще одно «обещание» — не привлечены к сотрудничеству иноплеменные литераторы, о чем говорилось и с необходимостью чего Вы были согласны. Эти нарушения дают мне право считать и себя свободным от обещания сотрудничать в «Заветах».

Адрес Артемьева — на первой странице рукописи его.

Всего доброго.

А. Пешков

8/VI, 12.

608

Л. Н. АНДРЕЕВУ

Май 1912, Капри.

Нет, Леонид, я уверен, что переписка только еще более запутает наши отношения: мы слишком различно смотрим на все в мире; каждое твое письмо вызывает у меня целый ряд возражений, уложить их в краткие фразы — они примут характер догматов.

Отложим споры до личной встречи, что лучше.

Посылаю письмо, полученное мною, с просьбой доставить тебе.

Жалко Стриндберга, чудесный был бунтарь.

609

И. И. БРОДСКОМУ

Весна 1912, Капри.

Дорогой Исаак Израилевич!

Затрудняюсь ответить на Ваш вопрос определенно, — мне очень хотелось бы этим летом пошляться по Италии, но я не знаю, будет ли у меня для этого свободное время. Так что ни да, ни нет не решаюсь сказать.

Конечно, очень рад буду видеть Вас, потому что люблю; полагаю, что и Вам здесь было бы лучше, чем в ином месте. Спокойней, чем на святой Руси, теплее и красивей, не так ли? А у Вас там целое лето будут лить дожди, каждый день будете Вы читать газету, а в ней ежедневно шестнадцать самоубийств. Катайте сюда, ведь и кроме меня на свете есть «натура», — здесь, вероятно, будут жить некоторые из артистов Художественного] театра, м. б., Станиславский, уже сняли виллу Каменские и т. д.

За подарок Ваш — восторженно благодарю. Вы знаете, как я люблю Вас и как велика для меня радость иметь еще Вашу вещь. Спасибо, милый, большое спасибо! В свою очередь я тоже что-то сделаю Вам своею рукой.

Сейчас здесь удивительно хорошо: цветут маки, дрок, герань, оливы, весь остров точно яркими шелками расшит. Чудесно! Конечно, много художников, есть и русские; живут весело. Чепцов приехал, рассказывал про Вас.

Нет, право, приезжайте сюда! Если я и сбегу, так ведь ненадолго, наверное, а Вам тут хорошо будет вдали от неприятных впечатлений.

Очень кланяюсь Любови Марковне, поцелуйте Лидочку.

Да, Федор, наверное, будет здесь.

Будьте здоровы.

А. Пешков

610

И. И. БРОДСКОМУ

До 10 [23] июня 1912, Капри.

Как жалко, что Вас нет здесь, дорогой мой Исаак! Каждый день мы вспоминаем о Вас, и все чудится, что вот-вот Вы приедете.

Часто говорит о Вас Горбатов, — очень славный человек, умный, честный и, должно быть, весьма талантливый. Начал он писать Piccola-marina — превосходно, как мне кажется. Он Вас очень любит и часто рассказывает про Вас.

Вчера приехали Фалилеевы на три месяца.

Я, конечно, рад. Горелов приедет завтра или послезавтра. Потом — еще кто-то.

В субботу устроим большую ловлю рыбы, а завтра идем на Monte-Solaro.

Видите, как хорошо живется? А Вас — нет! И, право, это очень заметно.

Карикатуры я посылаю Вам в подлинниках — думаю, что так удобнее для Вас, да мне и хлопотно было бы делать снимки с них. Вы мне возвратите их по миновании надобности?

Скопируйте красную, прошу Вас! А то она какая-то грязная, ободранная, нехорошо!

Ну — пока до свидания! Может быть, Вы еще и приедете?

Привет Любови Марковне, поцелуйте дочку.

Всего доброго!

А. Пешков

Поедете — гармонию захватите!

611

П. X. МАКСИМОВУ

20 июня [3 июля] 1912, Капри.

Это не рассказ, Павел Хрисанфович, а — философия, мораль, проповедь — что хотите, только не рассказ. Вам еще рановато писать такие вещи, ибо сложности и глубины вопросов, задетых Вами, Вы не понимаете, отчего Ваш анархически настроенный герой все время говорит глупости и пошлости, извлеченные им из плохо прочитанных книжек.

Если Вы хотите добиться от себя толка — воздерживайтесь от непродуманной болтовни, эта болтовня может со временем задавить Вас стыдом.

Написана Ваша философия очень плохо, язык — небрежный. В письме Вы пишете: «Не могу жить и радоваться, потому что не знаю, зачем мы живем и что будет с землей и вселенною».

Это — «гениальничанье» очень дурного тона и невысокого остроумия.

Для того, чтоб знать, «зачем мы живем», необходимо учиться, необходимо приобщать себя к работе мировой, вселенской мысли. А что «станется с землей и вселенной», об этом Вы не догадаетесь и — лучше бы Вам не баловаться.

«Перед смертью от ужаса мы» не «замираем» — замирают от этого ужаса люди пустые, больные, ненужные. Вот Стриндберг, Прусс, Пасси — не «замирали», как Вы видите, а просто и хорошо умерли, так же, как хорошо и просто жили.

Не сердитесь и бросьте пустяки Надо учиться.

А. Пешков

612

В. И. АНУЧИНУ

Июнь, до 21 [иючь, до 4], 1912, Капри.

Дорогой Василий Иванович!

Мысль издать «Сибирский сборник» — добрая мысль, и, будучи на Вашем месте, я бы тотчас же начал претворять ее в дело, так чтобы осенью сборник появился в продаже.

Редакция должна быть ваша, сибирская, и, конечно, было бы хорошо сделать ее коллективной, а не единоличной.

Переговорив со товарищи, изложите ваши условия, желания и весь план сборника; пришлите все это мне, а я сообщу Пятницкому.

Будет ли дана вводная статья, коя очертила бы легонько сибирские чаяния, рассказала бы публике, почему именно является «Сибирский сборник» и т. д. Мне думается, что ныне всяк окраинный россиянин, выходя разговаривать с земляками, должен определить свое отношение к «Московско-русской мысли» — «Вехам» и сопряженному с ним учению о построении «Великой России». Московское мышление становится воистину ценным для нас — 502 миллиона брошены ворам не без его влияния!

Ожидаю от Вас дальнейших сообщений по этому делу. А Кашинцев интересен. Ему бы надо хорошенько поучиться русскому языку и технике стиха да, кстати, голос понизить, а то на высоких нотах визжит. Очень интригуют меня часто повторяемые и, видимо, любимые им слова: «пред-бог», «пред-основа»,