Конечно, альманах бы не сложился, оказавшись очередной типовой «чернухой» или, что страшнее, «добрым» новогодним фильмом, если бы автор не снимала картину как исповедь — пусть не вполне серьезную, но искреннюю. Литвинова, невольное альтер эго Меликян, заслужив свои аплодисменты, отправится в собственную любовную авантюру, а попадет в чужую, прямиком к бывшему мужу-толстосуму (Михаил Ефремов) и его спящей мертвым сном любовнице. Героине предстоит профессионально ее оценить: любит, не любит, плюнет, поцелует… А здесь все-таки должно быть смешно или бесконечно грустно? Но в этом и ценность фильма «Про любовь»: не сообщая о своем предмете ничего нового, он заставляет сломать шаблон предновогоднего самообмана и посмотреть на того, кто рядом, новыми глазами. Не обязательно, кстати, влюбленными.

Хотя любовью — и к героям, и к Москве, и к теме, и к кино как живой материи — здесь действительно дышит каждый кадр. Это искупает все недостатки фильма, которых хватает и которые совершенно не важны. Так в любви и должно быть.

«Спасение» — из редких фильмов, которые радикально разделяют аудиторию. Одни пылко настаивают на его глубине и воздушности, другие находят бесформенным и пустым. Потрясающее умение Ивана Вырыпаева, человека тихого и доброжелательного, раздражать публику, растравлять в ней какие-то спящие инстинкты, казалось бы, не прилагая к этому никаких усилий (об этом напоминают и его громкий кинодебют «Эйфория», и нашумевший «Июль»). Так и здесь. Картина о безмолвной католической монахине из Польши, которую с таинственной для зрителя целью занесло в Гималаи, вся — сплошная медитация и умиротворение. А люди все равно спорят и злятся, злятся и спорят.

Здесь интереснее, пожалуй, исследовать не сам фильм, сделанный с показательной скромностью и вкусом, а взрывную реакцию. Дело, вероятно, в том, что Вырыпаев посягнул на святое, в прямом смысле слова. Его материал — так называемая «духовность», абстрактное понятие, у одних вызывающее изжогу, а у других — яростное благоговение. Сестра Анна с ее незаметной улыбкой, будто воплощающая католическое смирение, оказывается в тех краях, где каждый случайный пейзаж говорит о боге — но вряд ли о христианском. Однако конфликта и вообще столкновения не возникает. Встречаясь на общем поле, две разнонаправленные энергии парадоксально сбивают взаимный пафос до нулевой отметки. Удивительный эффект: будто выбравшись из душной, пропахшей ладаном кельи, на свежем разреженном воздухе ты наконец ощущаешь присутствие того, о чем раньше только догадывался. Хотя ощущают, ясное дело, не все. У многих зрителей этот процесс вызывает естественное сопротивление, как у людей, на которых, не спросясь, надели рюкзак и вывезли в горы.

Об этом идет речь в одном из немногих диалогов фильма, напоминающих о том, что Вырыпаев все-таки изначально не кинорежиссер, а драматург. Героиня, сыгранная театральным художником Полиной Гришиной (заслуженно награжденной на «Кинотавре» за лучшую женскую роль), встречается со случайной попутчицей, в роли которой жена автора фильма — актриса Каролина Грушка. И та неожиданно сравнивает человека с пылесосом. Ошибочно считая это своей миссией, тот постоянно всасывает пыль и грязь, только надеясь на очищение, но не умея осуществить его самостоятельно. Впрочем, сестра Анна ничего унизительного в подобной метафоре не видит: как знать, не растет ли из этого мусора что-то большее. Уже здесь нетрудно догадаться, что в этой картине каждый разговор — не столько с другим персонажем (те мелькают перед камерой, часто оставаясь безымянными), сколько с самим собой. К слову, изначально монахиню должна была играть именно Грушка, а потом Вырыпаев от этой идеи отказался.

«Спасение», по сути, и есть фильм-пылесос, и количество мусора зависит от самого зрителя, способного или неспособного его впитывать и находить в нем смысл. Вырыпаев осознанно и последовательно уравнивает будничные события (вроде поездки на такси или поглощения пищи) с событиями экстраординарными — например, явлением инопланетян. Сводя воедино в прекрасной во многих смыслах сцене с летающей тарелкой важнейший мем кинематографа с эзотерической легендой, он обращает на НЛО не больше внимания, чем на утренний туман или горение свечи. Но и не меньше. То, что обязано было бы стать в любой другой картине кульминационной точкой, в монотонном и успокаивающем ритме «Спасения» проходит едва замеченным.

Эта картина — в числе прочего о важности не-события, в которое может быть превращено любое приключение, в зависимости от угла зрения. Не об этом ли говорит монахиня с еще одним встречным, американским музыкантом (Казимир Лиске), который поет ей свою новую песню? Он шутит, что играет в группе U2, но выясняется, что чудаковатая собеседница никогда не слышала такого названия, тем самым сенсация, даже шуточная, лишается всякого смысла. Оказывается, что неиграние в группе U2 может быть не менее увлекательным, чем сотрудничество с ней. Вероятно, в этой иронической отрешенности есть немалая доля кокетства, но и очищающий эффект тоже.

Испытать его, ясное дело, доведется не каждому, но трудно представить себе человека, который посмотрел «Спасение» на большом экране и не захотел после этого съездить в Гималаи. А что до вывода, который в неожиданно легкомысленном и категоричном хеппи-энде делает монахиня-путешественница (сам Вырыпаев, сыгравший здесь роль последнего встреченного Анной туриста, называет его «катарсисом»), то в нем фильм никого убедить и не пытается. Просто делится радостью. Не хочешь — не бери.

Ваня уже окончил школу, пора искать работу — но ничего лучше, чем реклама надгробных памятников, пока не отыскал. В этом есть логика: Ване кажется, что все лучшие люди давно умерли (к лучшим он причисляет не только Курта Кобейна, Фредди Меркьюри, Джона Леннона и Элвиса, чьи портреты висят в его комнате, но и покойную бабушку, от которой ему досталась дача). Однажды Ване встречается компания живых, к которым хочется присоединиться. Пока их трое, и они называют себя «Тряпичным союзом» — но со временем окрепнут, наберут новых членов и переименуются в «Деревянный», а там и до «Железного» недалеко. За право войти в элитное общество трех бесшабашных незнакомцев Ваня готов предоставить им свою дачу. Тем только того и надо. Вырвавшись из города, «Тряпичный союз» начинает строить планы на будущее: то ли прославиться, то ли революцию устроить, то ли всё вместе и сразу.

Поскольку яркие короткометражки Михаила Местецкого — например, «Ноги — атавизм» — смотрели далеко не все, приходится аттестовать дебютанта как сценариста «Легенды № 17» и грядущего комедийного кинокомикса «СуперБобровы». Тут бы и сказать, что фестивальный «Тряпичный союз» (на его счету приз за коллективную мужскую роль на «Кинотавре» и участие в молодежной программе Берлинале) никакого отношения к тем коммерческим проектам не имеет, да только это не будет правдой. Идея командной игры и восходящей к советской «Зарнице» мужской романтики — в основе «Легенды № 17»; волшебные способности СуперБобровых — то, о чем мечтают члены «Тряпсоюза». Другими словами, режиссерский дебют Местецкого — представитель редкого класса — арт-мейнстрим. Зрительское кино, скроенное не по шаблону.