— Первый снег. Скоро зима, — прошептал Заратустра.

— От слов веет холодом эпитафий, — ответил я.

— Зима поселилась в доме человека.

— Что напишут на могиле моей?

— «Никогда не рождался, никогда не умирал».

— «Пришел ниоткуда, ушел в никуда».

— Слова…

— Знаки…

— Вешки и метки…

— Карта?

— Ходули.

«Да, да! "Ходули!"», — так сказал Зар ословах.

Слова — ходули: велики шаги, да неуверенны. Кто ж идет вснежные горы, прихватив с собою ходули?

Слова означивают: подобно зимнему небу со снежной бородой,раскидывают они белый покров над миром и скрывают жизнь под своим покрывалом.

Неправда, не создают слова новой реальности, они толькоскрывают, подобные витиеватому узору на замерзшем от стужи стекле. Узор этоткрасив, но окно превращает он в стену.

Слова убивают живое, подобно леденящему холоду. Средиледников живет человек, страдая от холода, но даже окоченевший, не перестает онперебирать ледяные игрушки. Что он ищет? Что он может найти?

Слова — первый и последний миф человечества, бессильныйоткрывать, он призван объяснить. Имя заменяет сущность. Имя делает сущностьразменной монетой. Такова цена кумира этого.

Слова прозрачны, как холод прозрачен, но создают они туман.Ибо всегда говорят они больше, чем есть, и меньше, чем должны сказать.

Слово — нечто, чего всегда много и всегда недостает. Слово —великий мистификатор, а потому не прозрачно оно, но призрачно.

Слово — лжезагадка. Кажется нам, что скрыт в слове смысл,ибо привыкли мы искать в глубине, а лед имеет объем, но не имеет он содержаниядругого, кроме самого себя. Что ж искать в глубине его, если снаружи таков он,как и внутри?

Реченное не есть ложь, как говорят, оно то только, чтоговорится, не более того и не менее. Кто будет требовать ото льда большего, чемпросто быть льдом? А то, что лед — не жидкость и не пар, понятно без слов.

Не лжет нам слово, но мы лжем верой своей в него. Оно же,верткое, подобное поземке, как быстро меняет оно свое положение! И коли нет длянас Жизни, и коли слово для нас и есть жизнь, то как же не обмануться нам,доверившись флюгеру этому!

Не там ищем мы правды, где следовало бы искать, да и не вправде соль, а в Жизни, но Ее-то, единственную, и обменяли мы на множество словкрасочных, да пустых, как матрешки!

Думают многие, что слово — это весы, но не весы слово, агрузы! Вот почему думаю я, что продажны слова, ибо всегда можно положить большеих на чашу желанную.

О, не следует нам играться со словами нашими, ибо проиграеммы, не зная Жизни, а следуя лишь за тем, что зовется у нас волей!

Слово — императив. Обозначив, посадили мы живое на цепь и нестали ни кормить, ни поить его, а требовать только исполнения предписанийнаших.

Оттого-то и гибнет живое, будучи обозначенным, ставсобственным надзирателем, благодаря имени своему. А что не обозначили мысловами нашими?…

Слово — вот он, холод сердец, вот он, великий тиран,играющий человеком. Ни шага вправо, ни шага влево — вот девиз епархии слова!

Когда же поймем мы, что нетождественно слово обозначаемому?Когда же мы жизнь свою отпустим на волю? Когда ж дадим мы ей право быть Жизнью?

Подобны слова ледяным резцам, что анатомируют тело живое. Ини одна жилка не дрогнет на холодном лице слова-анатома, незнакомого с болью.

Когда строим мы фразу свою, Жизнь не способные в нейуместить и полноту Жизни теряющие, осуществляем мы вивисекцию холода.

Чем же являются для нас слова наши и череда словбесконечная, если не иглами острыми, как ледяные сосульки! На них-то и распятажизнь наша, словно агнец, живьем освежеванный, растянута она и иссушена иЖизнью быть неспособна!

Не по лесам и лугам, не по горам и долинам, не по озерам ирекам изучаем природу мы, но по пейзажам и картам слов наших! А потому не живеммы, но ходим по галерее картинной или по мастерской чертежной! Одна дана жизньнам, но ее мы тратим на созерцание, а не на Жизнь!

Многое могут слова, многое! Переозначивание — вот заветныйконек их, что неведом мудрецам нашим! Ибо если бы знали они о возможностипереозначения, то не стали бы и обозначать, и многое стало бы ясно им. Но незнают они, не знают, что картину реальности нашей с ног на голову перевернутьможно, означаемое переозначив!

Дурную игру затеяло слово, да нет в нас к словам своимкритики, ибо сами стали мы теперь словом! Перестали мы Жить, но стали играть вжизнь, бросая кости слов на белое сукно морозного нашего савана. И не заметилимы, что это свои кости мы бросили!

Не верю я слову, но знаю я, что лучше уж переозначить, чемльститься ошибочным означением. Ибо обманулся человек, когда крест означилбелой ослицей, а было бы сказано на горе Елеонской: «Принесите Мне крест, аослицу хозяину ее оставьте», — то, верно, избавлено было бы человечествоот двухтысячелетнего бреда, что прославляет любовь, делая близость Двухневозможной.

Когда же любовь назовут одиночеством, тогда только и станутлюди не образ искать, но человека. Когда же найдут они человека, тогда только ипрекратят пляску свою паяцы одиночества нашего — чувства.

Когда откажутся люди от слов, тогда только и будет ихощущение правдой, пока же бред слов порождает чувств безумных галлюцинации.Безумие — синоним речи».

Я замерз, сидя в подсобке. Да, правду говорят: «Холоден ледпознания!» И руки мои окоченели писать слова о словах.

Но вошел Зар, разгоряченный веселой борьбою своей со снегом,накинул мне куртку на плечи, и стало тепло. Вот оно, дело, что должно быть вНачале: забота о Другом.

Не работает Зар, но Смеется он и Танцует! И слышу я Смехего, и вкушаю я его Танец, и ощущаю близость, счастье которой лишь Двумизвестно.

Я счастлив.

Когда Заратустра покончил со своими делами, мы пошли домой.Мы шли длинными улицами города моего, где я родился и вырос. Красивы в городеэтом фасады зданий, красивы, да холодны.

В холоде города этого лучше ощущаю я свое тепло и теплоДругого. Замерзают чувства мои, что не дают мне покоя и, подобно шутамобезьянничающим, вьют из меня веревки.

Не любят мой город за его мрачность, а я же люблю мрачностьэту, ибо делает она явственнее мой свет и свет Другого. А я нуждаюсь в этом,ибо пожираем я чувствами.

Не бывает хороших чувств, ибо все чувства слепы, сами в себерождены они и самих себя поглощают. Не дорогой к Другому, но бегством служатмне мои чувства. Ощущать хочется мне Другого, а не повить галлюцинации чувствмоих.