Вчера договорилась с Драго, чтобы он присмотрел за Коленькой, пока мы будем в гостиной. Подала мужчинам чаю и сама тоже присела с ними за стол, с краю. Старалась следить за разговором, просто следить, не теряя нити, но даже это получалось с огромным трудом, под конец ужасно разболелась голова. Сам понимаешь: разработческий жаргон, цифры, формулы и тезеллит, тезеллит… иногда мне казалось, будто это — единственное знакомое слово. Но досидела до конца. И кое-что все-таки уловила.

Они начинают промышленные разработки. Ты, конечно, в курсе, что такое промышленность. Я тоже — из уроков истории и твоих газет. У нас в Срезе никакой промышленности, естественно, не было и быть не могло без электричества… мы с сеньором Ричесом, как ты помнишь, пропустили эту тему. Но теперь всё будет по-другому, потому что Миша открыл способ высвобождения энергии из тезеллитового поля. А, собственно, почему я решила, что Миша? Это мог быть кто угодно из исследовательской группы или даже любой разработчик они все ему подчиняются и обо всем докладывают. И Лынин. По-моему, он никак не может забыть, что Миша когда-то был молодым специалистом, мальчишкой под его началом…

Так вот. Он говорит, что добывать тезеллит на подсвечники и утепление домов — всё равно что перевозить грузы на инициированных драконах. И собирается подать тебе на утверждение глобальный проект по грамотному ведению разработок и внедрению альтернативной тезеллитовой энергетики. Это будет промышленная революция, она перевернет Срез! Лынин сказал, что тебе проект должен понравиться. То есть нет, если дословно, он выразился так: идея богатая, полковник, безусловно, поведется.

Что он имел в виду, папа? Я имею право тебя спрашивать, ты ведь всё равно не прочтешь и не ответишь…

Именно поэтому делюсь с тобой своими… даже не предположениями, догадками, не больше. Мне почему-то кажется, что весь этот проект с тезеллитовой энергетикой и промышленностью Среза придуман специально для тебя. Что Миша рассчитывает получить под него куда большую свободу действий, чем была у него до сих пор. Для чего-то она ему нужна, эта свобода… Для чего?

Он не говорит. Представь, он обсуждает это с Лыниным, который его ненавидит и при первой же возможности под ставит ему подножку! — а мне не хочет сказать ни слови. На все мои расспросы только усмехается: мол, ты же грозилась разобраться сама, И объяснять теорию давно уже не пробует, отмахивается и предлагает сначала пройти самостоятельно физику Исходника. Я попробую. В замке должны были сохраниться мои учебники. Если удастся их забрать, я всё выучу. Без помощи сеньора Ричеса.

Но я и так понимаю, что для промышленного использования тезеллита совершенно необязательно снаряжать новую экспедицию в Пещеру привидений. Миша опять не берет меня с собой. И он прав, не могу же я надолго оставить Коленьку. Драго своего Драми не отпускает ни на шаг. Я недавно поймала себя на том, что мне жутковато на него смотреть, на Драми. На маленького дракончика, инициированного личностью моего мужа…

Сегодня утром, как всегда, летали к морю. Холодно, серая гладь без ряби; раньше в октябре мы уже уезжали в зимнюю резиденцию, я не видела моря таким. Смотрела на берег, скалы, Гребневой хребет — спящие, но дышащие, живые. Папа, ведь правда, промышленность — это когда не остается ни травинки, ни камня посреди плоскогорья? Мне она представляется одной гигантской разработкой без конца и края, на весь Срез… Хотя, скорее всего, я всё это просто себе выдумала.

Ты, конечно, утвердишь Мишин проект. Утверди. Я тебя прошу.

Эва Анчарова,

21.11.19.

Она в который раз перемерила расстояние между креслом и противоположной стеной: тринадцать шагов. Вернулась, присела на подлокотник. Вскочила, метнулась к двери, прислушалась: гулкая тишина, вакуум. Тарабанить в дубовую створку, чуть шершавую, приятную на ощупь, было бы совсем бессмысленно. Тем более что она уже пробовала.

Снова подошла к окну. Тончайшее белое кружево, произведение искусства, а не решетка; и все-таки. Прислониться лбом к стеклу можно только в одном месте, где в причудливом узоре угадывается удивленно распахнутый глаз. Стекло прозрачнейшее, чуть подсиненное, как морская вода. Настоящее море сквозь него — неправдоподобно яркого кобальтового цвета. Кроме моря, не видно ничего. Только если встать на цыпочки, скосить глаза вниз — больно, до рези — можно разглядеть верхушки магнолий, кустов синелиста и кусочек дорожки, выложенной белыми плитами.

Отвернулась, сделала восемь шагов, села в кресло. Встала. Села опять, глубоко, с ногами. Надо подумать. Больше ничего все равно не остается.

Подумать. Только не о том, что происходит сейчас там. Где перепуганные, ничего не понимающие старшеклассницы; и дерзкие вооруженные парни, уверенные в своей правоте, но на самом деле понимающие немногим больше; и каждый в напряженном, приникшем к телевизорам Срезе, — все ждут ее одну. Которая единственная могла бы разобраться. Найти компромисс. Развести в стороны. Каким образом? Допустим, она сама не знала и не знает до сих пор, но не может же быть, чтобы ничего не приду…

Об этом — нет смысла. И, скорее всего, уже поздно.

Тогда хотя бы о себе.

Теперь стало очевидным, для чего Фроммштейн приказал привезти ее сюда. Легко себе представить, какие инструкции были у посыльного на случай, если б она отказалась лететь добровольно. А видимость переговоров, все эти рассуждения об отце, о тезеллите, о претендентах были так, для души; по-видимому, старик никогда не упускает случая подискутировать. Зная, что собеседник вряд ли будет иметь возможность пересказать кому бы то ни было по дробности дискуссии…

Передернула плечами. Впрочем, раз она до сих пор жива, не исключено, что он ее и отпустит. В память о старом партнерстве с отцом и в знак теплого отношения к ней лично. Прямиком в телепорт, в Исходник. Разумеется, когда все будет кончено.

Усмехнулась. Если он это и сделает, то лишь из эксцентричности: хозяин Среза может позволить себе всё. Например, сохранить жизнь отдельно взятой женщине, пускай за нее идет борьба, в которой, с точки зрения его интересов, никто не должен выиграть. И пустить в расход несколько десятков других жизней он тоже может себе позволить. Пускай даже временно упадут доходы от туризма и индустрии развлечений.

Просто он еще не решил. Выжидает, оценивает. И она должна подождать тоже.

Тринадцать шагов от стены до стены. Шесть — от дверей до кресла, еще восемь — от кресла к окну. Если б тут был телевизор!.. Только книги, сплошными стеллажами по периметру, от пола до потолка. Хорошие книги. Тщательно подобранные корешки: одновременно и по тематике, и по языкам, и по цвету… Почти как в библиотеке зимней резиденции, только зал там был намного больше. Зимой, слякотной зимой прежнего, первозданного Среза лучшего места в замке нельзя было найти. Та библиотека, конечно, сгорела. Книги замечательно горят.

Всё тот же посыльный, проводивший ее сюда, ничего не сказал, ни единого слова. Эва и не спрашивала, молча удивляясь по дороге, зачем они поднимаются, а не спускаются вниз. Дальше — классика жанра: клацанье замка, отчаянный стук в дубовую дверь, удаляющиеся шаги. Решетка на окне — и запах книг. Тюрьма, не лишенная изящества и вкуса. Господин Фроммштейн элегантно предлагает самоустраниться от всего происходящего вне, выбрать себе книгу с полки, отрешиться, почитать. Тем более что реально, физически ее уже устранили.