Евсения слушает, затаив дыхание.

Подумать только, гадость какая – из взрослых женщин льется скверна!

А она сколько раз видела взрослых женщин – и ничего подобного не замечала! Ничего из них вроде бы не лилось…

– Пока вы еще маленькие, – говорит бабушка, присев на диван. – И в вас нет скверны. Но потом, когда вам будет лет тринадцать или четырнадцать, она появится.

На глазах Ляли блестят слезы:

– Не хочу этой скверны!

– Хорошо-хорошо. Главное – ты не плачь, – бабушка подходит к Ляле, обнимает ее. – Просто не думай об этом. И все будет хорошо. Но я должна закончить все-таки рассказ. Так у наших людей принято: нельзя строить многоэтажные дома. Женщина наверху приберется – первый этаж осквернен. И нижнюю одежду женщины должны стирать отдельно. Потому что если этого не сделать, мужская одежда станет оскверненной. А если цыган в такой одежде поздоровается с другим цыганом – то и тот будет осквернен.

– Не хочу быть женщиной! – вырывается у Евсении. – Женщины в доме должны прибираться, еду готовить. И детей рожать. А еще мы торгуем на рынках – губной помадой, тенями, сумками и очками. Как кушать на праздник – женщины отдельно. И тут еще скверна эта! Ну не проще ли быть мужчиной?!

– Тише, тише! Вот разошлась! Нельзя ведь выбирать: хочу быть парнем, хочу девушкой. Как Бог дал – так и происходит. И потом, быть женщиной – это прекрасно, – мечтательно говорит бабушка. – Я такой счастливой была, когда встретила своего мужа! А сколько радости, когда я подарила любимому сына! Просто вы пока маленькие и многого не понимаете…

Тот разговор с бабушкой спустя много лет вспомнился очень живо.

Уже не было рядом Чэрген – а ее голос звучал в памяти. И точно так же, как тогда, очень хотелось поспорить с бабушкой.

«Лучше бы я навсегда осталась маленькой! Какая гадость! – думала Евсения, разглядывая перепачканные кровью трусики. – Из меня кровища так и хлещет, живот болит! Вот уж действительно – скверна, гадость! Что хорошего в том, чтобы быть девушкой, – не понимаю? И этот кошмар – каждый месяц!»

Она захотела обсудить печальную новость с сестрой.

Однако Ляля густо покраснела и покачала головой:

– Да что тут говорить об этом, стыдно.

Евсения недоуменно пожала плечами.

Чем взрослее становится Ляля – тем сложнее с ней вообще разговаривать о чем-либо!

Все время молчит, все время думает о чем-то своем – ни слова из нее не вытащишь; задашь простой вопрос – сразу краснеет.

Каждое утро цыганки собираются для того, чтобы идти на рынок и вокзалы. Кто торгует, кто гадает, кто среди толпы тихонько стоит – чтобы было кому незаметно украденную вещичку сунуть.

Лялю с собой, конечно, берут. Но от нее никакой пользы, только одни неприятности – то деньги потеряет, то обругают ее…

Впрочем, уже скоро Евсения перестала приставать к сестре с вопросами и заниматься хозяйством. Ведь сама шувани[25]Лачи захотела передать ей свой дар – и это сразу изменило положение Евсении.

Люди начали почтительно здороваться, приносить небольшие подарки. Даже отец стал относиться к этой дочери иначе; если не с почтением, то, по крайней мере, поубавив обычный властный безапелляционный нажим.

И, в общем, его можно понять.

Если надо кого-то проклясть, наслать болезнь, исцелить, благословить на счастливый брак – все идут к шувани. Как ни крути, ведьма – очень уважаемый человек среди цыган.

– Но почему ты захотела передать дар мне? – с деланым равнодушием спросила Евсения у Лачи, впервые оказавшись в ее доме.

На самом деле, конечно, ей было очень приятно, что шувани выбрала в ученицы именно ее.

И домик колдуньи тоже очень понравился.

Здесь столько всего интересного, необычного!

Все стены завешаны пучками терпко пахнущих трав. На полках много толстых книг в потертых переплетах, хрустальных шаров на обитых бархатом подставках, бронзовых пирамидок, статуэток из черного камня…

Но девушка интуитивно понимает: свои эмоции надо сдерживать, надо не показывать ни радости, ни особого интереса.

Теперь, рядом с Лачи, начинается совершенно другой этап жизни.

Придется беспрекословно выполнять все наставления шувани.

Лачи – необычная женщина. Рядом с ней и находиться боязно, по спине сразу бежит холодок.

Невозможно представить, что Лачи может пошутить или беззаботно улыбнуться…

«Наверное, она не расслышала моего вопроса», – решила Евсения и повторила:

– Почему именно меня ты захотела сделать своей ученицей? У тебя ведь может быть своя дочь. Зачем тебе понадобилось передавать свой дар мне?

Лачи подошла к Евсении, взяла ее за руку, посмотрела в глаза.

И в ту же секунду Евсения почувствовала: мощный огненный поток вливается в нее, смешивается с кровью, бежит по жилам. А потом вдруг с удивлением и страхом поняла: а ведь дни шувани, увы, сочтены, в ее теле огонь жизни едва теплится.

Да, Лачи молода – но у нее никогда не будет своей дочери, она просто не успеет ее родить.

Евсения смотрела на свою наставницу – и видела, как Лачи умирает, как несут гроб с ее телом…

А еще из головы шувани словно бы шел еле заметный черный дым.

– Видишь столб надо мной? Знаю, видишь. И еще больше видеть будешь, только не сразу, постепенно. Если я всю свою силу сразу передам – ты можешь не выдержать, заболеешь сильно, – отпустив руку Евсении, шувани подошла к столу, пододвинула ближе медную ступку, насыпала туда горсть каких-то зерен. – Когда такой столб над человеком – душа его, значит, скоро вылетит. Нам надо торопиться, девочка…

Через год Евсения уже многое умела.

Могла сделать оберег семьи – чтобы муж, уезжающий надолго, положил талисман в путей[26]и обязательно вернулся к своей жене.

Могла приворожить, навести порчу, привлечь деньги.

Все ритуалы, которым обучала шувани девушку, основывались только на черной магии.

– Сначала человек получит все то, о чем он просит темные силы. Но потом ему придется платить за эту помощь, – объясняла Лачи, показывая, как правильно чертить магический круг. – Когда я молодая была, все предупредить хотела: не наводи порчу, беда будет.

– А потом что? – поинтересовалась Евсения, наблюдая за манипуляциями шувани. – Надоело предупреждать, доброй быть?

Лачи махнула рукой, и широкий рукав ее черного платья едва не задел горящую на столе свечу.

– Да пустое это все – предупреждать. Глупые люди думали, что если я их отговариваю – значит, не умею. И просто уходили к другим колдунам. Кто хочет сделать порчу – тот ее все равно сделает.