– Но разве нельзя делать обряды без…

Сказать «без дьявола» Евсения вслух не решилась.

Впрочем, наставница ее прекрасно поняла и ответила:

– Нельзя. Суть магии – получить то, что светлые силы не хотят давать человеку. Он еще не готов, или не достоин, или ему для его же пользы другое нужно – причин может быть много. Но не дают. А человек не понимает и все равно хочет получить, да побыстрее. Как думаешь, кто тут помочь может? Только тот, кто противостоит светлым силам…

– Ладно, порча, приворот… А если семья, муж и жена любят друг друга – и хотят сохранить эту любовь, хотят защиту или амулет для счастья?

Лачи пожимает плечами:

– Хочешь сберечь свою любовь – береги, молись, в церковь ходи. А если идешь к ведьме – значит, мало веры в силу своей любви и в Бога. Неверие – самый страшный грех…

– А кто сильнее, Бог или Сатана?

– Бог, конечно. Он примерно в четыре раза сильнее.

– Тогда, получается, он нас все-таки накажет? – забеспокоилась Евсения. Ей очень нравилось заниматься магией, но перспектива расплаты пугала.

Лачи вздохнула:

– За что ему нас наказывать? Все же в Его воле. Если есть колдуньи – значит, так надо, чтобы искушать людей вроде бы легкостью в осуществлении их желаний.

– Но ведь ты же больна! И сама знаешь, что скоро… Что же это тогда, если не наказание?

Ответила колдунья как-то странно:

– У каждого своя судьба, дочка. Можно жизнь праведную вести – и получить самый тяжелый крест. И ты сама в свое время это поймешь, вспомнишь этот наш с тобой разговор…

Вообще-то шувани обычно семью не заводят. Колдунья может родить ребенка – чтобы было кому передать свой дар. Но замуж выходят редко – хотя это и не запрещено. Может, не так уж и много мужчин готовы взять в жены колдунью. А может, и самим шувани мужья не нужны.

По крайней мере, Евсения была твердо уверена: замуж выходить не станет. Ни к чему это. Если есть муж – то появляются и обязанности заботиться о нем, дом содержать, да и одним ребенком в цыганской семье ограничиваться не принято.

Но ведь шувани – не обычная женщина. Вдруг придется больному помогать, тяжелому – тут иногда так человека скрутит, что неделями возле его постели сидишь. А кто в это время будет мужа-детей кормить? Пушкин, как говорят у русских?..

Нет, семья – это не для шувани.

Но в жизнь Евсении стремительно вошел Алексей – и спутал все карты…

Он не был красивым.

Невысокий, рано начавший лысеть, с небольшим животиком – такие люди текут себе спокойно в толпе, и взгляд за них не цепляется.

Евсения и не видела его сначала.

Она его почуяла.

Как обожглась.

И испугалась…

Быстрее, скорее.

Прочь!

Какой рынок, какие покупки? Не надо ей ничего!

Сейчас только одна задача – спрятаться от этой силы, от невероятной мощи.

«Где-то здесь находится человек, который обладает силищей невероятной. Он намного меня сильнее. Он как Бог, – метались встревоженные мысли, и Евсения тоже металась. – Мне нельзя к нему. Он просто уничтожит меня…»

Она побежала по одной улице, потом по другой. Вернулась обратно – и опять бросилась вперед.

Ее тело тряслось мелкой дрожью.

Она понимала, что тот человек тоже ее почуял и сейчас ищет.

Жгучий огонь, наполненный ярко-белым светом, слепил глаза.

Не разбирая дороги, Евсения бежала по улицам – и с отчаянием убеждалась, что то, от чего она прячется, разлито везде – как воздух, как солнечные лучи. Как сам Господь…

Она пробежала мимо какого-то невысокого мужчины, оглянулась – и сердце вдруг провалилось в пятки.

Мужчина смотрел на Евсению в упор, она попыталась разобрать цвет его глаз – но не смогла бы сказать об этом цвете ни слова. Возле всего тела мужчины было прочерчено ослепительно-золотистое сияние, которое мешало разглядеть черты лица.

«Как жаль, что я не могу его рассмотреть», – подумала Евсения.

А потом действительность разлетелась на сотни осколков – и вдруг собралась в картинки прекрасного калейдоскопа.

Вот бабушка приносит утром целую гору румяных пирожков. Они такие вкусные, ароматные.

Вот папа с улыбкой дарит куклу. Как раз ту самую, которую так хотелось получить в подарок – со светлыми волосами и голубыми глазами.

Вот школьная учительница радостно восклицает: «Евсения, ты прекрасно поешь! Какой у тебя сильный голос!»

А радость, свет, тепло…

Всего этого в достатке, в избытке!

И, конечно, здоровье. Силы, энергия, легкость – как под водопадом купаешься в невидимых струях.

Незнакомец, казалось, прекрасно понимал, какое впечатление производит на Евсению.

Он молча стоял, не говорил ни слова – давая ей напитаться собой, исцелиться, почувствовать всю нежность и теплоту невероятной любви.

– Стоишь тут на дороге, цыганка, все честных людей караулишь… – недовольно пробормотала проходившая мимо старушка.

Евсения вздрогнула от неожиданности и машинально попыталась мысленно вонзить в голову старушки десяток острых иголок. Это было бы адекватным ответом на резкие слова. Да любая шувани всегда так поступает, стоит только хоть немного задеть ее!

Она попыталась представить иголки, впивающиеся в череп между редеющими седыми волосами, – и вдруг поняла, что больше не хочет этого делать. Вот просто ни капельки не хочет!

Стоящий напротив мужчина улыбнулся и махнул рукой:

– Пошли со мной!

Она еще не знала его имени – но уже знала, что хочет провести с ним рядом всю свою жизнь.

Это будет непростым выбором. Ведь мужчина – гаджо[27], в нем нет цыганской крови. Отец ничего запрещать не станет, цыгане – свободный народ. Но после того, как цыганка выходит замуж за представителя другой национальности, на помощь своей общины ей рассчитывать не приходится; уходя – уходи. А если эта цыганка еще и шувани… Такого вообще не случалось – чтобы цыганка-колдунья покидала свой народ…

«Нет, конечно, все не так уж и плохо, – прикидывала Евсения, послушно следуя за своим мужчиной. – Я – не единственная шувани, и совсем без помощи в случае беды наши люди не останутся. Но, положа руку на сердце, даже если бы я была единственной, это ничего бы не изменило. Я больше не могу колдовать. И я в глубине души всегда знала: нехорошее это дело. Но я была молода, моего мнения никто не спрашивал…»

Строго говоря, человеком Алексей не был.