— Я этого не помню, Нед, и не хочу помнить! Я не считаю ни часов, ни дней пребывания на «Наутилусе».

— Чем же это кончится?

— Конец придет в свое время! Вдобавок, мы ничем ни можем ускорить его наступления и только понапрасну спорим. Если бы вы, мой храбрый Нед, пришли и сказали мне: «Представился случай бежать!» — я бы с удовольствием обсудил вместе с вами наши шансы на спасение. Но такого случая пока еще нет, и, откровенно говоря, я мало верю в то, что капитан Немо осмелится когда-либо войти в европейские моря.

Из этого короткого диалога видно, что я стал фанатическим поклонником «Наутилуса» и его загадочного капитана.

Что касается Неда Ленда, то он закончил разговор следующим изречением:

— Все это правильно; но, по-моему, где есть принуждение, там не может быть удовольствия!

В течение следующих четырех дней, до 3 февраля, «Наутилус» странствовал по заливу Оман с разными скоростями и на разных глубинах.

Казалось, он плыл наудачу, как будто не выбрав еще, окончательного пути; но ни разу за эти дни мы не пересекли тропика Рака.

Перед тем как расстаться с этим морем, мы в продолжение нескольких минут наблюдали Маскат, главный город Омана, Я был очарован его живописным видом: белые дома и укрепления на черном фоне скал действительно были на редкость эффектны.

Я любовался круглыми куполами мечетей, острыми шпилями минаретов, свежей зеленью террас.

Но это видение длилось недолго, и «Наутилус» снова погрузился в глубины темных вод.

Затем наше судно поплыло на расстоянии шести миль от суши вдоль берегов Аравии, мимо Гадрамаута, мимо волнистой линии невысоких гор, кое-где усеянных старинными развалинами.

Пятого февраля мы, наконец, вошли в Аденский залив, настоящую воронку, вставленную в горлышко Баб-эль-Мандебского пролива, через которую воды. Индийского океана переливаются в Красное море.

Шестого февраля «Наутилус» всплыл на поверхность моря в виду города Адена, раскинувшегося на мысе того же имени, соединенном с материком узеньким перешейком.

Аден, по природным условиям представляющий собой настоящий аравийский Гибралтар, захвачен англичанами в 1839 году и теперь превратился в совершенно неприступную крепость. Я видел вдали восьмигранные минареты этого города, который, по словам историка Эдриди, некогда был самым оживленным и богатым торговым пунктом на всем побережье.

Я был уверен, что от Адена капитан Немо повернет «Наутилус» обратно. Но оказалось, что я ошибся!

На следующий день, 7 февраля, мы вошли в Баб-эль-Мандебский пролив. Название пролива по-арабски значит «Дверь слез». Длина пролива — всего пятьдесят два километра, и «Наутилус», мчавшийся со всей своей скоростью, прошел его меньше чем в час. Но мне не удалось ничего увидеть, даже берегов острова Перима, захваченного англичанами для того, чтобы укрепить господство Адена над морем. Слишком много английских и французских кораблей, связывающих Суэцкий перешеек с Бомбеем, Калькуттой, Мельбурном и островом св. Маврикия, бороздили воду пролива, чтобы «Наутилус» мог плыть по его поверхности. Поэтому мы все время плыли в погруженном состоянии.

Наконец, в полдень мы вошли в воды Красного моря.

Красное море! Никогда тучи не проливаются дождем над его поверхностью! Никогда небосвод над ним не хмурится облаками! Ни одна значительная река не струит в него своих вод! Раскаленное солнце вызывает огромное испарение его вод и уносит каждый год полтора метра воды с его поверхности.

Если бы этот странный залив был отрезан от океана и превратился в озеро, вероятно, он уже давно бы высох.

Красное море тянется на две тысячи шестьсот километров в длину при средней ширине в двести сорок километров. Во времена фараонов Птолемеев и Римской империи это была величайшая торговая артерия в мире.

Открытие Суэцкого канала вернет этому морю его былое значение.

Я не пытался даже понять, какой каприз привел капитана Немо в этот залив. Но я был бесконечно рад, что «Наутилус» очутился здесь.

Мы шли теперь с умеренной скоростью, то всплывая на поверхность, то погружаясь в воду, чтобы разминуться со встречным кораблем, и таким образом я получил возможность познакомиться с этим любопытным водоемом.

Восьмого февраля с первыми лучами дня мы увидели Мокка, город развалин, обветшавшие стены которого падают от одного грохота пушечных выстрелов. Между развалинами пустили корни и приятно зеленели финиковые пальмы. Мокка некогда был крупным торговым центром с шестью рынками, двадцатью шестью мечетями и четырнадцатью фортами, опоясывавшими город кольцом в три километра.

«Наутилус» приблизился к берегам Африки, где море было более глубоководным. Погружаясь там в воду, мы любовались очаровательными кустарниками яркокрасных кораллов и густым зеленым ковром водорослей и фукусов, устилавших подводные скалы. Какое яркое зрелище представляли собой эти подводные рифы и островки, примыкающие к Ливийскому побережью! Но особенной красоты и разнообразия подводные пейзажи достигали у восточных берегов, к которым «Наутилус» вскоре приблизился. Возле Тихама зоофиты росли не только под водой, но и поднимали свои живописные сплетения на несколько метров над поверхностью моря. Правда, надводные зоофиты были более тускло окрашены, чем подводные.

Сколько незабываемых часов провел я, сидя у окна салона! Сколько новых образцов подводной флоры и фауны увидел я при свете электрического прожектора: аппендикулярии, сальпы, аспидного цвета актинии, бесчисленные ракушки, растущие колониями, наконец, тысячи разновидностей класса, которого я еще до сих пор нигде не встречал, — губки.

Губка — не растение, как еще до сих пор думают иные натуралисты, а животное низшего порядка, стоящее на более низкой ступени развития, чем даже кораллы.

Принадлежность губок к животному царству не внушает никаких сомнений, и, конечно, уж не может быть и речи о том, чтобы, по примеру древних, относить губки к какому-то промежуточному царству между животными и растениями,

Я должен оговориться, что натуралисты до сих пор не пришли к согласию по вопросу о строении губки.

По мнению некоторых, это целая колония мелких животных, но другие, и в том числе Мильн-Эдварде, считают, что каждая губка — отдельное животное.

Класс губок насчитывает несколько тысяч разновидностей. Губки водятся во всех морях, а также в некоторых реках и озерах. Но чаще всего они встречаются в Средиземном море, в морях Греческого архипелага, у берегов Сирии и в Красном море. Здесь, главным образом, и водятся те тончайшие мягкие губки — светлая сирийская и триполитанская, — которые продаются по полтораста франков за штуку.

Не имея надежды еще раз встретиться с губками в странах Ближнего Востока, от которых нас отделяла непроходимая стена Суэцкого перешейка, я с тем большим усердием занялся изучением губок Красного моря.

Я позвал Конселя, и мы вместе глядели в окна, в то время как «Наутилус» медленно плыл вдоль скалистых восточных берегов на глубине восьми-девяти метров под водой.