– Евгения рассказала мне все, – ледяным голосом произнес Петр Михайлович, – все! Теперь твоя очередь. Не смей лгать. Услышу слово неправды – задушу.

Веру заколотило в ознобе, она заплакала, но отец, вместо того чтобы утешить дочку, отвесил ей такую затрещину, что у нее зазвенело в ушах, а потом велел:

– Хорош…! Говори!

Вера призналась, как расправилась с Геной. Назвала имена Володи, Толи, Семена.

Петр Михайлович молча выслушал дочь, встал и вдруг спокойно произнес:

– Вы с Евгенией убийцы. Вы доставили мне кучу неприятностей, заварили крутую кашу. Сиди в комнате. Анна!

– Да, Петя, – испуганно пролепетала из коридора бабушка.

– Закрыть у этой… в спальне ставни, – распорядился Лазарев, – запереть дверь снаружи. Выпускать ее только в туалет, не оставлять ни секунды без присмотра. Тем, кто заявится сюда с соболезнованиями, говори: «Вере плохо, она от стресса заболела, я еле на ногах держусь, мы уезжаем в Москву». Усекла?

Анна Ивановна закивала.

– Алевтина сегодня появится? – спросил отец.

– Да, да, – зашептала бабушка, – около четырех придет, велю ей домой вернуться.

– Наоборот, – возразил зять, – сообщи девушке: «Мы собираемся в город, принеси из сарая пустые коробки вещи сложить». Сама туда не ходи! Не смей.

– Петенька, – прошептала бабушка и начала креститься, – Петенька… как же… Ты… ты… неужели… нет! Нет!

– Делай, что велено! – оборвал старушку Петр Михайлович.

Он удалился. Анна Ивановна молча захлопнула ставни и ушла, не забыв запереть дверь снаружи.

Вера сделала судорожный вдох:

– Утром меня увезли в Москву, бабушка объяснила, что мама очень больна. У нее развилось сумасшествие, и она покончила с собой. Меня отправили в другую школу, потом папа умер, бабушка сменила жилье на меньшее, денег у нее не было, я опять пошла в новую гимназию, поступила в медучилище… Налейте мне чаю, горячего-горячего… сахару побольше… голова кружится.

Я молча смотрела, как Тоня возится с чайником. Мы никогда не узнаем, что на самом деле произошло в том сарае. Могу лишь предположить, что Петр Михайлович убил свою жену и инсценировал суицид. Лазарев прекрасно понимал: если Евгения останется в живых, она в любой момент может впасть в истерику и разболтать то, что не следует. Жена-самоубийца – минус в анкете, но супруга, подтолкнувшая Сачкова убить мальчика, и дочь, которая замыслила и совершила тяжкое преступление, – это конец карьере. Лазарев решил спрятать концы в воду, и мы знаем, что у него это отлично получилось. Почему Петр Михайлович оставил в живых Сачкова, Кратова и Паскина? Пожалел подростков? Ну это навряд ли, они же могли развязать языки. Наверное, он отложил расправу с ними, чтобы не привлекать излишнего внимания к событиям, о которых сплетничала вся округа. Смерть этих ребят могла подлить масла в огонь, вызвать цунами пересудов. Сачкова и Паскина воспитывали одинокие неимущие матери, ни связей, ни денег у них нет. Но с Кратовым другой коленкор. Его отец писатель с толстым кошельком. Если с Толей случится нечто плохое, папаша дернет всех своих знакомых, вызовет опытных специалистов из Москвы, отодвинет в сторону прикормленных Лазаревым участкового Кузнецова и начальника милиции Собакина. Бог весть, что откопают люди из столицы. Нет, ребят трогать сейчас опасно, и они напуганы содеянным, будут молчать. Лазарев прекрасно знал: иногда надо просто повременить. Пройдет осень, настанет зима, и он по-тихому уберет пацанов. Один попадет под машину, другого убьют в драке… Никто не свяжет эти смерти с гибелью Гены. Петр отложил казнь на время, но не успел лишить подростков жизни, потому что сам умер. Но это лишь мои предположения, узнать правду не у кого.

Вера отодвинула пустую чашку и сбросила с плеч плед.

– Зачем вы храните на работе в запертом столе альбом с рисунками? – поинтересовался Жданов. – Картинки, кстати, красивые. Лес, река, дети катаются на мопедах. И текст интересный. «Толя Паскин, Федя и я собираем в сентябре грибы», «Семен Кратов, Гена и я пьем чай на веранде нашего дома в январе». Волков и ваш брат погибли летом, они никак не могли осенью ходить с корзинкой по лесу, и зимой вы в Гуськово не приезжали.

Вера молчала.

– Посещали психолога? – предположила Антонина. – Не знаю, были ли вы до конца откровенны с ним, но он посоветовал вам метод изменения прошлого.

– Прошлое невозможно подкорректировать, – мигом встрял Денис.

– Верно, – согласилась Юрская, – что сделано, то сделано. На самом деле ничего нельзя исправить. Ни Федя, ни Гена не оживут. Евгения Федоровна и Петр Михайлович не вернутся. Но можно облегчить свои душевные терзания. Если в тот момент, когда жизнь кажется невыносимой, нарисовать счастливую картинку, то станет легче. «Толя Паскин, Федя и я собираем в сентябре грибы». Да, Федя осенью был мертв, но на бумаге он жив, и какая-то часть тебя начинает в это верить: да, да, брат не умер, он просто куда-то уехал.

– Это так, – подтвердила Вера. – Вначале я не очень мучилась, совесть меня не грызла, и после смерти бабушки я какое-то время нормально жила. Но потом… Я постоянно стала думать про то лето… Ой! Не могу! Стало так плохо, пропал сон, аппетит, я прямо умирала. В клинике, где я тогда работала, был психотерапевт, я не рассказала ему всей правды, приврала, что ходила в детстве с приятелями в лес, их убил маньяк, а я убежала, и сейчас мне нехорошо от этого. Он посоветовал терапию счастливых картинок. Объяснил: «Рисуйте медленно, со вкусом».

– А зачем их в «Светатуре» держать? – спросил Роберт. – Дома места мало?

– Я тетрадь в квартире хранила, – произнесла Лазарева, – если плохо делалось, ее перелистывала, и отпускало. Она в тумбочке у кровати лежала.

– Так почему вы альбом в офис притащили? – нажимал Троянов.

Вера молчала.

– Потому что недавно я к ней переехал, – произнес молчавший долгое время Голиков. – Убийца подумала, что я могу открыть ящик, увижу рисунки, начну задавать вопросы, догадаюсь о чем-то. У страха глаза велики, вот преступница и решила от греха подальше свое творчество убрать.

– У нее огромные апартаменты, – никак не мог успокоиться Роберт. – Неужели шкафа с замком нет?

Алексей посмотрел на компьютерщика.

– Вас не удивит, что невеста крепко заперла, допустим, секретер и не дала мне ключа? Для меня такое поведение – сигнал о недоверии, повод подумать, так ли уж она хорошо ко мне относится. Вера в курсе, что я терпеть не могу тайн, никогда не полезу в ее телефон, не стану проверять почту. Но! Я ей все пароли сообщил, ключи отдал и жду от нее того же.

Троянов пошел к чайнику.

– Понятно. В семье не должно быть секретов.

– Да, – кивнул Алексей, – другие отношения меня не устраивают.

– Татьяна сделала снимки картинок, почему там нет ни одной, посвященной покойным мужьям? Вас мучила совесть только в отношении смерти Геннадия? Четверо отравленных супругов не в счет? – зачастил Жданов.