Ламия совсем потеряла покой. Она не могла толком спать, потому что её мучили кошмары с Никандром в главной роли, она не могла заниматься государственными делами, забросила все свои увлечения и развлечения. И днями напролет ждала, то выписывая круги перед воротами, то глядя в даль из окон столовой, а то и забираясь на крепостную стену.

Вестей не было очень долго, а именно три недели и два дня.

Ламия не знала, что ей предпринять: отправить в Шеран своего посла или продолжать ждать и не показывать носа, чтобы её не заподозрили в причастности к бунту изгнанного принца-братоубийцы. Чем больше проходило времени, тем больше она теряла надежду на благоприятный исход захвата трона Шерана.

Одинокий всадник показался на приступах к замку только к середине четвертой недели после сообщения Дараны. Ламия увидела его сама, когда разглядывала подножье горы и лес вокруг из окон столовой. Неведомым образом женщина почувствовала, что это новости, которых она ждет уже очень долго.

Королева тут же направилась вниз, стараясь ступать плавно и осторожно по каменному полу и не срываться на бег, который не только был опасен в её положении, но и мог быть неправильно понят слугами. Или, наоборот, правильно, но это было бы ещё хуже.

Когда она вышла на улицу, ворота уже закрывали, а в сторону замка бежала одна из стражниц.

— Госпожа, — радостно воскликнула девушка, увидев королеву на крыльце. — Письмо из Шерана, — доложила она, протягивая конверт, и, не скрывая любопытства во взгляде, застыла рядом.

— Иди отсюда, — нахмурилась королева, пряча письмо в складках платья и начиная злиться на девушку.

Стражница разочарованно поджала губы, но покорно поклонилась и побежала обратно на пост. Ламия оглянулась по сторонам, оценила то расстояние, которое отделяет её от женской свиты, которая продолжала везде её сопровождать, и подняла конверт к глазам.

Бумага была непривычного, высокого качества — белоснежно-белая, плотная, не такая, на которой Дарана писала до этого. Герб на конверте действительно стоял Шерана, из-за чего королева понадеялась, что всё-таки письмо ей пришло от стражницы. Хотя были у неё и другие подозрения: из Шерана мог писать ей и Сникс, обвиняя в пособничестве предателю. Был ещё один вариант, но на него она уже отчаялась надеяться.

Но, как оказалось, зря.

Писал Никандр. Коротко, сухо и по делу.

Был у Ламии период, да не один, когда ей писали любовные письма, посвящали песни, рисовали картины. Она искренне ненавидела эти словесные пируэты, рифмованные строчки или свои собственные портреты, но почему-то сейчас они ей показались намного более уместны тех фактов, которые перечислил муж. Муж, который написал ей письмо спустя практически полгода разлуки. Муж, которому, оказалось, её помощь была не особо и нужна.

— Что значит «малыш»? — прошипела Ламия, разрывая письмо пополам. — Мальчик? Не дождешься… Живот ему подавай. У самого у тебя живот, — прошипела она, разглаживая платье спереди и снова разрывая куски письма ещё на две половинки. — Мать его жива… Да какая мне разница жива она или нет. Она же его мать, я-то здесь при чём?

Куски бумаги продолжали множиться, а потом были выброшены на ступени крыльца под продолжающиеся ворчание королевы.

— Живот… — возмущалась она. — Какое ему вообще дело до моего живота… Пусть только попробует вернуться. Я ему такой живот покажу… — она обернулась и встретилась с непонимающими взглядами женщин из свиты. — Что?! — прикрикнула на них. — Не видите мусор? — указала она на ступени. — Уберите! Быстро! — скомандовала и начала подниматься, чтобы затем скрыться в замке, прикрывая ладонью начавшую выпирать часть тела, которую муж нелестно обозвал «живот».

Писать ответ новому королю Шерана она не просто не торопилась, а не собиралась.

В замке, наконец, воцарился мир. У Ламии не только улучшилось самочувствие, но и поднялось настроение. А причиной тому стали все чаще приходящие письма из Шерана. Никандр стал писать не только часто, но и более эмоционально. Видимо, злился, что жена ему не отвечает. Королева же Салии невозмутимо читала короткие строчки от немногословного мужа, рвала или сжигала письма и облегченно вздыхала, поглаживая живот.

Никандр даже пошёл на хитрость и прислал в Салию официальное письмо, как только что вступивший на трон король. Он писал о том, что надеется на дальнейшее продуктивное сотрудничество Салии и Шерана и обещал в ближайшее время открыть торговые пути, которые перекрыл Сникс. На это письмо Ламии пришлось ответить. Поняв, как надо, Никандр отправил ещё несколько подобных посланий. И на них Ламия с хитрой улыбкой тоже ответила. Однако ни о своём здоровье, ни о самочувствии, ни тем более о ребёнке не упомянула, думая, что злит его этим и не зная, что в замке у короля есть свой личный шпион в лице Ревен, которая докладывает ему обо всём, что происходит с Госпожой.

Словом, ничего не предвещало беды, но через месяц из Шерана пришли вести, что в Салию выехали стражницы замка Нарин.

— Ламия, Дарана вернулась, — обеспокоенно доложила Рамилия, заходя без стука в кабинет Госпожи, которая вместо того, чтобы читать отчеты и изучать корреспонденцию, подперла щеку рукой и дремала. В последнее время её постоянно клонило в сон, зато ночью, когда согласно своему новому распорядку дня, ей полагалось спать, сна не было ни в одном глазу, потому что ребёнок пинался и вертелся. Пусть ещё и не очень активно, но учитывая то, что мать затаив дыхание от ужаса прислушивалась к каждому толчку, её спокойствию это не способствовало.