Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Пошли в отдел, — недовольно поморщилась Павла. — А ты, Ликман, запомни на всю жизнь — служебные разговоры для кабинетов, а не для улицы.
— Сурово, но справедливо, — уважительно произнес Егор и уверенно перехватил вещмешок женщины, который та хотела забросить себе на плечо. — Это нет, товарищ Веретенникова. Я понесу. И не спорь, у нас тут свои традиции.
Здание местного ОГПУ находилось на узенькой улочке, в стороне от центра, если так можно назвать маленькую площадь, на которой раскинулся шумный рынок. Слева и справа от него стояли заброшенные дома, а жители если и ходили мимо, то исключительно по противоположной стороне улицы. Сразу было видно — научила здешних жителей советская власть себя уважать, правильно дело у местных товарищей поставлено.
В здании обнаружились еще трое сотрудников, которые радушно приняли московских гостей, мигом сообразив довольно шикарный даже по столичным меркам стол, а особенно по части рыбы, которой эти края славились на всю страну. Было дело, намекнули про то, что горло за встречу промочить было бы не лишним, но Павла строго повторила все сказанное ранее Егору, и вопрос снялся с повестки дня.
Вскоре речь зашла и о Барсакельмесе, том самом острове, который являлся конечной целью пути сотрудников отдела.
— Старики про него много разного говорят, — произнес Буркит, самый молодой из местных уполномоченных, смуглолицый и улыбчивый. — Мой дед рассказывал, что туда много кто ходил, но не все возвращались. Рыбы у берегов острова много, сама в руки прыгает, но место нехорошее. Вроде земля как земля — трава есть, цветы, кусты. А человеку там неуютно, будто глядит за ним кто.
— Не знаю, не знаю, — отмахнулся другой уполномоченный, белозубый Левушкин, говор которого сразу выдавал в нем уроженца Одессы. — Сам отвозил этих топографов туда, руки чуть не до костей веслами стер. Нет там ничего такого. Разве что змей многовато. Мы когда подплыли к острову, так они с камней, на которых грелись, в разные стороны расползаться начали, кто в кусты, а кто и в воду. Мама моя, никогда не видел, чтобы этих гадин столько было. Я вот думаю, что, может, экспедицию гадюки и закусали? Залезли они со своими бумажками в самое их гнездо, те и устроили им горячий прием.
— Это больше похоже на правду, чем взгляд не пойми кого, — заметил Егор. — И насчет змей — все так. Лет пять назад там хотели хозяйство ставить, сусликов разводить. Суслик зверь полезный и плодится хорошо. Так вот во многом из-за змеюк это дело и свернули. Те суслика очень уважают в качестве пищи, а людей, что им мешают до него добраться, сильно не любят.
— Дед еще рассказывал, что в самом центре острова есть озеро, — добавил Буркит. — Если на рассвете трижды окунуться в его воды, сказав заветное слово, то сможешь увидеть то, что желаешь. Хоть из прошлого, хоть из будущего. Я сам в это не верю, но некоторые туда именно за этим ездили.
— А что за заветное слово? — тут же уточнил Толя.
— Не знаю, — пожал плечами Буркит. — Мой дед мне его не сказал, а у других стариков я не спрашивал. Мне не надо. Я в это все не верю. В советскую власть верю, в партию нашу, в своих друзей. Нагану верю. А все эти легенды… Что их слушать?
— Правильная позиция, — одобрила его слова Павла. — Идеологически верная. Все товарищи, отбой. Завтра вставать рано, а день, я так понимаю, будет длинный. Егор, покажи мне кабинет, где я спать буду.
В сон ее не тянуло, но она понимала, что ребятам хочется выпить, а со своих позиций Веретенникова никогда не сходила. Сказала «нет» — значит, «нет». Но то, что она не видит, ей не повредит.
Не сомневалась она и в том, что мужики, ахнув «беленькой», непременно начнут ее обсуждать, и это ей льстило. Годы боев, походов, облав и перестрелок не убили в ней женщину, ей нравилось нравиться. Правда сама она за всю жизнь так ни одним мужчиной и не увлеклась, как видно, на роду ей написано любить только то дело, которое стало жизнью, и больше никого. Права была та колдунья, которую она в расход под Каховкой вывела. Как там звучала ее последняя фраза? «Увечная ты. У тебя душа живая, да только места в ней для любви не было и не будет, так что счастья не жди». Так оно и вышло. Она существует только тогда, когда у нее есть цель. Забери ее — вокруг будет царить пустота. И ничего с этим не сделать.
Разбудили ее на рассвете, когда край неба только-только начал алеть.
— Паш, ехать надо, — потряс ее за плечо Синицын. — Буркит уже машину раскочегарил. Слушай, у них с транспортом дела обстоят лучше, чем у нас!
— Хуже, — хрипло отозвалась Веретенникова.
— А? — непонимающе моргнул Артем.
— Хуже. — Павла встала с на самом деле удобного кожаного старорежимного дивана и потянулась. — Мы с тобой можем на трамвае доехать до нужного места или даже таксомотор подрядить, а у них такого выбора нет. Случись чего с машиной, и все, только если верхом передвигаться. А какие тут расстояния, ты вчера слышал, для них двести километров все равно что ничего. Давай, выходи, мне переодеться надо.
Вчерашний наряд, представлявший собой серый приталенный пиджачок и юбку того же цвета, для нынешней поездки никак не подходил, потому Павла достала из вещмешка галифе и гимнастерку, те самые, в которых она не одну тысячу километров по Средней Азии намотала. Не хватало только кожанки, давнего подарка весельчака и бабника Паши Дыбенко, но по такой жаре в ней заживо свариться можно. Зато широкий ремень привычно охватил талию, дав понять, что она лишний вес не набрала.
Что приятно — мужчины оценили и этот ее наряд. Бесшабашный Левушкин даже присвистнул, не удержавшись.
— Но-но, — погрозила Павла ему пальцем. — Я тебе не профурсетка с Мясницкой.
— Не знаю, кто там на этой Мясницкой обитает, но уже хочу туда попасть, — задушевно произнес одессит. — Удачи вам и легкой дороги!
— Машина — у-ух! — отозвался Буркит, вылезший из кабины автомобиля. — Добрая! Доедем быстро.
— Ты, товарищ Веретенникова, давай в кабину, как вчера и договаривались, — велел Павле Иевлев. — А мы с парнями в кузов полезем. Так оно даже лучше, проветримся. Солнце не встало пока, жары нет, одно удовольствие по степи ехать.
И правда, Павле эта поездка даже понравилась. Нет, мотор грузовика