на нем кавалькаду машин Тайного Сыска, которая мчится к высотке в сопровождении двух вертолетов.

Лечу по широкой дуге, выезжаю на Кутузовский проспект и выкручиваю гашетку до отказа. Рев двигателя оглушает, Урал дергается и снова набирает скорость. Над головой проносятся вертолеты, и я салютую им, становясь на заднее колесо. Стоппи на отягощенном капсулой байке я делать не рискую, хотя очень хочется.

Увидев меня сейчас, Шеф в очередной раз нудил бы про мою склонность к театральным эффектам, нарциссизм и играющее в заднице детство, но правда состоит в том, что трюкачество мне нравится. Я рискую не ради эффектных фотографий в Телеграфе или чьего-то восхищения, а ради адреналиновых бурь в крови.

Если бы я был обычным серым бездарем, то обязательно занялся бы мотоспортом. Что обо всем этом скажет Великий Князь Шувалов я гадать не хочу. Скоро услышу собственными ушами, если, конечно, выживу.

До Знаменки я доезжаю за пару минут, вылетая на нее по крутой эстакаде и несусь вперед, а на Волхонке начинаются первые проблемы. Улица перекрыта тяжелой техникой — всю ширину дорожного полотна перегораживают бронированные машины «Ижора».

Меняю план на ходу. Делаю крутой поворот и выезжаю на Ленивку. Выскакиваю на Пречистенку, ухожу от столкновения с автобусом и мчусь к Храму. Его цветные купола призывно светятся даже в яркий солнечный день, и я лечу к ним как мотылек на свет фонаря в ночи.

На храмовый стилобат я заезжаю по лестнице, отсчитывая задницей каждую ступень. Наверху меня ждет сюрприз: Храм Разделенного окружен несколькими рядами стальных ограждений, а через каждые три метра несут дежурство спецназовцы в активированной боевой броне.

Они удивленно взирают на курьерский байк «Имперец», невесть как оказавшийся на дальних подступах к Храму, но что с ним делать не знают. Возможно, безбашенный курьер привез какое-то важное сообщение их командиру. Скоро они заподозрят неладное, и вся эта вооруженная орда бросится на меня.

На выложенной брусчаткой дороге, ведущей к Храму, стоят еще три «Ижоры». Их передние броневые пластины опускаются к дороге под пологим углом, защищая гусеницы, и я решаю рискнуть. Выкручиваю гашетку, мчусь к среднему броневику, оттормаживаюсь и заскакиваю на корпус передним колесом.

Стоящие слева и справа бойцы поворачиваются ко мне с автоматами наперевес, но я уже соскакиваю на асфальт со стороны крутой кормы «Жорика». Амортизаторы гасят удар с глухим стуком, но выдерживают, и я еду дальше. Стрелять вслед бойцы не решаются, и я вижу в заднее зеркало, как они перелезают через ограждения и бегут за мной нестройной толпой.

Преодолеваю еще ряд ступенек, резко торможу перед громадой Храма, кладу мотоцикл набок и врезаюсь колесами в высокие дубовые двери. Запертым створкам мой удар, как слону — дробина, а вот задница и позвоночник отзываются пронзительной болью.

Двери заперты, и мой спонтанный план трещит по швам. Я выбираюсь из капсулы и встаю перед приближающимися бойцами во весь рост. Два десятка вооруженных профессионалов в активной броне превратят меня в отбивную за полминуты, но сдаваться я не намерен.

Приходит запоздалое сожаление, что не позвонил и не написал Ольге, но теперь времени на это нет. Задираю голову к небу и смотрю в синюю высь, прощаясь со свободой и, возможно, с жизнью.

Миг, когда небесная синь тускнеет и обретает серый цвет, наступает неожиданно. Осколок на груди обжигает грудь, тело наливается силой и покрывается полупрозрачной мерцающей пеленой — Покровом. Течение времени замедляется, звуки тянутся и уходят в нижний регистр, а щебет птиц превращается в скрежет несмазанных шестеренок.

Я опускаю голову и смотрю на бегущих ко мне бойцов. Их круглые шлемы подпрыгивают, словно черные шарики, а движения замедлились — в сочетании с черно-белой картинкой действо напоминает кадры фильма, снятого режиссером-авангардистом.

Не хочу устраивать побоище, парни в своем праве и выполняют приказ. Для них я — террорист, посягнувший на святыню, которую они призваны охранять. Возможно, они подозревают во мне Темного, но все равно бесстрашно идут в бой, и потому заслуживают уважения, а не смерти.

Первую пару нападавших я отбрасываю одним ударом. Они взлетают в воздух, нелепо взмахивают руками, а затем летят назад, сбивая бегущих за ними, словно кегли в кегельбане. Травмы, несовместимые с жизнью им не грозят: парней защищает боевая броня. Бойцы продолжают прибывать, и я разбрасываю их в стороны, словно герой популярного блокбастера.

Для меня время движется медленно, а парни даже не видят движений моих рук и ног — для них я похож на мерцающий в пространстве серый вихрь. Первый десяток встретившихся со мной бойцов отползает назад, а остальные останавливаются, осознав, наконец, что победить меня врукопашную у них шансов нет.

Оценив изменившуюся обстановку, бойцы бросаются под защиту бронетранспортеров, группируются позади них, и начинают стрелять в меня из-за брони. Автоматы руках солдат дергаются, выплевывая пули, и они приближаются ко мне разреженным серым роем. Я взмахиваю рукой и сметаю ревущий свинец одним быстрым движением. Можно было бы отправить его обратно и выкосить всех нападающих одной смертоносной волной, но я не хочу убивать.

Ижоры оживают. Башни на их корпусах вздрагивают, сдвоенные турели берут меня в прицел и начинают поливать свинцовым дождем. Создаю вокруг себя невидимое защитное поле, и пули с заостренными наконечниками вязнут в нем, словно в теле исполинской медузы. Уже через минуту нашпигованное свинцом пространство отрезвляет атакующих, и стрельба смолкает.

Их тактика снова меняется. Ревут двигатели, многотонные машины дергаются и начинают движение. Они ползут медленно, в моем восприятии — не быстрее черепахи, и я размышляю, как нейтрализовать угрозу, не убив никого из бойцов.

На мгновение отвлекшись от боя, я понимаю, что моя мощь растет с каждой секундой и ощущаю Силу, которую поглощаю из окружающего пространства, словно губка. Осколок на груди вплавляется в плоть раскаленным куском металла, но я не чувствую боли — только огненный жар, ласкающий кожу.

«Жорики» неторопливо вползают на ступени и вновь открывают огонь. Кроша гусеницами ступени, они медленно поднимаются на площадку перед входом в Храм. Пулеметы строчат без перерыва, и им вторят автоматы бойцов, движущихся под защитой брони.

Свинца вокруг меня становится едва ли не больше, чем воздуха, и мне надоедает этот аттракцион. Усилием воли я подбрасываю остановившиеся пули над головами нападающих, и они падают вниз свинцовым дождем. Стволы крупнокалиберных пулеметов завязываю узлами, и выстрелы, наконец, стихают. Бронетранспортеры останавливаются, и незадачливые бойцы покидают их через задние люки.

Пули, барабанящие по шлемам бойцов, заставляет их прекратить выстрелы и отступить. Они не понимают, что свинец падает сверху, и