Потрясенная, я пытался осмыслить события последних шестнадцати лет своей жизни, но продолжал сосредоточиваться на последних двадцати четырех часах.

Мама, Даррен, Джоуи, Джонни, Гибси, Клэр, миссис Кавана… мой отец.

Всегда мой отец.

Это была самая неудобная чашка чая, которую я когда-либо выпивала на кухне миссис Кавана, когда Джоуи, выглядевший так, словно его вырвало из ада, сидел рядом со мной, в замешательстве уставившись на булочку и взбитые сливки на своей тарелке. Я понятия не имела, что сказать матери Джонни, и это снова усугублялось приступами рыданий, которые охватывали ее каждый раз, когда она смотрела на меня и Джоуи.

Обратная дорога к нашему дому была столь же некомфортной, что немного улучшалось благодаря ощущению руки Джонни на моей руке и звукам легкой беседы между миссис Кавана и моим братом. Я думаю, Джоуи был так поражен хлопотами миссис Кавана вокруг него, так застигнут врасплох ее добротой, что, когда она велела ему забираться на переднее сиденье ее Range Rover, он подчинился без лишних слов.

Я понятия не имела, как ей удавалось вытягивать слова из Джоуи, но всякий раз, когда она задавала ему вопрос, он послушно отвечал ей. Она сохраняла легкий тон, ни разу не спросив никого из нас о нашем отце, выбирая более безопасные темы для обсуждения — например, школа, метание и его девушка, и Джоуи отвечал искренними, не-резкими ответами, которые были совершенно не в духе Джоуи.

Однако мой восторг от того, что мой брат поехал со мной домой, был разрушен конфликтом в ту минуту, когда мы подъехали к моему дому. То, что, как я предполагала, должно было стать цивилизованным разговором между двумя матерями, быстро полетело ко всем чертям в тот момент, когда моя мать сделала уничижительное предположение, что Джонни каким-то образом воспользовался мной.

Я никогда не видела, чтобы женщина теряла хладнокровие так быстро, как миссис Кавана.

Достаточно было этих двух слов, и у матери Джонни снесло крышу.

Было шокирующе наблюдать, как обычно кроткая женщина превращается в полноценную маму-медведицу и нападает.

Я никогда не видела, чтобы женщина защищала своего ребенка так яростно, как она.

Ни у кого из нас не было…

Даже Даррен, который, казалось, умел разруливать ситуацию, не смог успокоить наших матерей, поскольку весь ад разразился прямо там и тогда в нашем саду перед домом, на виду у моих младших братьев, и Джонни пришлось физически выносить свою мать из сада, прежде чем они подрались.

Были сказаны ужасные вещи, наше грязное белье громко демонстрировалось, и все это время Джоуи прислонился к садовой стене, скрестив руки на груди, молча воспринимая все это и ни разу не пошевелившись, чтобы вмешаться в драму.

Ярость, поднимавшаяся внутри меня даже сейчас, спустя несколько часов, была одновременно и незнакомой эмоцией, и доминирующей.

Никогда в жизни я не испытывала такой ярости.

Растление по закону. Два слова, которые крутились у меня в голове, мешая мне функционировать.

Как она могла такое сказать?

Как моя мать могла даже думать об этом?

Я была так смущена, так растеряна всем этим.

"Шэннон Линч? Я тоже люблю тебя…"

Мое сердце бешено заколотилось о грудную клетку, и я сорвалась.

— Как ты могла так поступить со мной? — Спросила я в миллионный раз, свирепо глядя на свою мать, которая теперь сидела за кухонным столом с обязательной сигаретой, балансирующей между костлявых пальцев.

Она мне не ответила.

Она больше часа не отвечала ни на один из моих вопросов, но я не могла этого так просто оставить.

Я не уйду.

Не в этот раз.

— Почему, мама? — Прошипела я, слезы текли по моим щекам. — Ты так меня ненавидишь?

Она вздрогнула, ее хрупкие плечи сильно дернулись, когда она затушила сигарету в пепельнице, прежде чем быстро зажечь другую.

— Отвечай мне! — Я закричала, едва сдерживаясь, чтобы не перегнуться через стол и не встряхнуть ее. — Ты многим мне обязана, черт возьми!

— Он небезопасен для тебя, Шэннон, — вот и все, что она сказала, и ее слова были едва слышнее прерывистого шепота.

— Ты сходишь с ума, — выдавила я, в ужасе качая головой. — Ты теряешь свой чертов разум!

— Я поступила правильно. Я поступила правильно, — снова и снова шептала мама, затягиваясь сигаретой. — Я защищала тебя.

— Он не проблема для меня, — выдавила я. — Джонни хороший человек. — Громкий всхлип вырвался из моего горла, и я вздохнула, чувствуя такую сильную боль и негодование, что мне показалось, будто я тону. — И ты отпугнула его. Ты оттолкнула от меня единственное хорошее в моей жизни. — Шмыгая носом, я смахнула слезы, злясь на себя, на свою мать и на весь этот чертов мир. — Он никогда больше не заговорит со мной, — выдавила я, чувствуя, как угроза панической атаки наступает мне на пятки. — Ты все мне испортила!

— Нет. — Она покачала головой. — Ты увидишь, я поступила правильно.

— Мам, — вмешался Даррен, сидевший напротив нашей мамы. — В твоих словах нет никакого смысла.

— Она не может в этом разобраться, — выдавила я, обвиняюще тыча в нее пальцем. — Потому что она знает, что не права.

— Я не ошибаюсь, — прошептала мама, дрожа. — Он такой же, как твой отец.

— Мам! — Даррен огрызнулся. — Не говори так.

— Это правда, — прошептала она, стряхивая пепел в пепельницу и делая еще одну глубокую затяжку. — Он будет точь-в-точь как ее отец.

— Прекрати! — Я закричала. — Прекрати пытаться сделать это с ним.

— Ты будешь рада, что я остановила это, — прошептала она. — Помешала тебе повторять мои ошибки.

— Ты ошибаешься, — прошипела я, смаргивая горячие, обжигающие слезы. — Ты гребаный лжец, и я ненавижу тебя!

— Шэннон, хватит!

— Этого недостаточно. — Отступая, я увеличила дистанцию между нашими телами, потому что, честно говоря, не чувствовала, что контролирую себя в этот момент. — Джоуи был прав. — Я сморгнула слезы. — Ты нам не подходишь.

— Ну же, Шэннон. — Даррен застонал, потирая челюсть. — Криками и обзывательствами никому не поможешь…

— Тогда перестань сидеть здесь и сделай что-нибудь, — умоляла я, дрожа так сильно, что казалось, у меня вот-вот начнутся конвульсии. — Ты знаешь, что это неправильно. — У меня перехватило дыхание, и я издала болезненный всхлип. — Ты знаешь, что то, что она сделала, было ужасно, и ты просто позволяешь ей выходить сухой из воды.

— Нет, это не так, — возразил он. — Она знает, что была неправа, не так ли, мама?

Тишина.

— Мам, — настаивал Даррен, теперь его тон был жестче. — Скажи Шэннон, что ты знаешь, что была неправа.

Ничего.

— Мам! — Рявкнул Даррен срывающимся голосом. — Ответь нам.

— Не беспокойся. — Голос Джоуи прорезал каменную тишину,