был его ответ — его полный дерьма ответ, потому что парень был настолько далек от хорошего, насколько это вообще возможно. — Кавана, — сказал он затем, сухо кивнув мне. — Еще раз спасибо.

— Джоуи, — ответил я. — В любое время.

Чувствуя необходимость что-то сделать, я отпустил руку Шэннон и направился к маме, по пути прихватив тарелку с булочками из микроволновки. — Они дико пахнут, ма.

Взяв одну с тарелки, я отправил его в рот, не обращая внимания на ожог, когда он обжег мне язык, и направился к острову. Булочки действительно пахли великолепно, но я давился, пытаясь проглотить их, не из-за этого. Это было потому, что я хотел, чтобы эти двое что-нибудь съели, черт возьми.

— Хорошие манеры, Джонни, — пожурила мама, а затем гораздо более мягким тоном сказала: — Джоуи, Шэннон, почему бы вам обоим не присесть и не позавтракать.

Никто не пошевелился.

Я оглянулся на настороженное лицо Шэннон, а затем на ее брата, и моя кровь закипела так, что готова была превратиться в лаву в моих венах.

Господи Иисусе, что, черт возьми, эти люди сделали с этими детьми?

Поставив тарелку на мраморный столик, я выдвинул табурет, осторожно сел, похлопал по табурету рядом со мной, а затем мысленно отсчитал от пяти.

Четыре, три, два, один…

Как капризный жеребенок, Шэннон придвинула ко мне ноги, как я и надеялся, и села на табурет рядом со мной. Ей потребовалось три попытки, чтобы взобраться на табурет, но в отличие от прошлого раза, когда мы были одни, я не пошевелился, чтобы поднять ее по двум вполне очевидным причинам.

Во-первых, моя мать восприняла это невероятно хорошо, учитывая обстоятельства, и я не хотел испытывать судьбу.

Во-вторых, ее брат наблюдал за мной так, словно не знал, доверять мне или придушить.

Когда Шэннон наконец удалось сесть, я ухмыльнулся ей сверху вниз. Она покраснела и опустила взгляд на стойку, плотно сжав плечи.

Господи, она снова начала нервничать.

Как будто прошлой ночи не было, и если бы она не сидела прямо здесь, рядом со мной, я бы подумал, что все это произошло у меня в голове.

Джоуи подождал еще целую минуту, прежде чем выдохнуть и направиться к острову. Выдвинув табурет рядом с сестрой, он опустился на него и положил локти на стойку, качая головой и беспокойно барабаня пальцами.

— Сейчас. — Поставив перед нами чайник с чаем, мама прошлась взад-вперед по кухонным шкафам, расставляя перед нами чашки и тарелки, пока кухонный остров не стал напоминать полдник в захудалом отеле. — Ешьте, — подбодрила она, опускаясь на табурет напротив нас.

Не нуждаясь ни в каком поощрении, я с удовольствием набил морду, запихивая в себя еду, к которой никогда бы не притронулся во время тренировки, но они не пошевелились.

— Давайте. — Подтолкнув тарелку к Шэннон и Джоуи, мама ободряюще улыбнулась. — Я буду оскорблена, если вы не попробуете.

Краем глаза я наблюдал, как они молча общаются друг с другом. Не было произнесено ни слова, но я знал, что между ними что-то произошло.

А затем они оба синхронно двинулись за булочками.

Спасибо Христу за это.

В глазах моей матери промелькнуло облегчение, когда она увидела, как Линчи поглощают булочки из-за края ее кофейной кружки. Ее полные слез глаза переместились на меня, и я посмотрел на нее с выражением "я знаю".

Слегка покачав головой, мама натянула на лицо сияющую улыбку и начала делать то, что у нее получалось лучше всего: разговаривать и вмешиваться. Эта женщина была одарена своим ртом и могла завязать разговор из чего угодно. Я не имел ни малейшего гребаного понятия, где я пошел не так и почему этот конкретный ген обошел меня стороной, но, наблюдая, как моя мать ведет светскую беседу с ними обоими, я был благодарен.

Благодарен, что она была здесь.

Благодарен, что она не теряла самообладания из-за того, что я пригласил девушку переночевать у нас.

Благодарен за то, что она была моей мамой.

— Джонни, — сказала мама после, должно быть, часа пустой болтовни. — Нам скоро нужно идти. У тебя физиотерапия через час, дорогой.

Мое сердце ушло в пятки.

— Я… — Сделав паузу, я посмотрел на Шэннон, а затем на свою мать. — Мне не обязательно идти.

Брови мамы удивленно взлетели вверх. — Ты не знаешь?

Я колебался долю секунды, и этого хватило Шэннон, чтобы вскочить со стула и объявить: — Нам пора, Джо.

— Да. — Покачав головой, Джоуи встал. — Мы должны.

— Ты не обязана, — поспешил сказать я, чувствуя панику от перспективы отпустить ее. — Мне не обязательно идти к физиотерапевту. Это не так важно. Я могу пропустить один день. Это меня не убьет.

— Нет, тебе нужно идти, — ответила Шэннон. — И нам нужно идти домой. — Она взглянула на своего брата. — Верно?

Теперь Джоуи был единственным, кто колебался, стоя посреди моей кухни с таким видом, словно вел собственную внутреннюю битву. — Хорошо, — наконец ответил он напряженным тоном. — Домой.

— Я отвезу вас обоих, — вмешалась мама, качая головой, когда я открыл рот, чтобы возразить.

Я взволнованно провел рукой по волосам. — Но я просто…

— Это великолепно, Кавана, — сказал Джоуи, многозначительно посмотрев на меня. — Ты сделал достаточно, парень.

Нет, я этого не делал.

Я не сделал достаточно и наполовину.

22

БРОСАЯ ВНИЗ

ДЖОННИ

Я держал ее за руку крепче, чем, по-моему, должен был, но ничего не мог с собой поделать. Возвращать ее туда было чертовски неправильно. Даже сейчас, сидя на заднем сиденье Рейнджровера моей матери, рядом с Шэннон и Джоуи впереди, я изо всех сил пытался справиться с обуревавшими меня чувствами. Неправильно, неправильно, неправильно. Это было все, о чем я мог думать, пока мама сворачивала на знакомый поворот к их муниципальному поместью.

Пот выступил у меня на лбу, когда мое тело буквально сотрясалось от такого количества эмоций, с которыми я не знал, как справиться. Я чувствовал, что вот-вот взорвусь, и мне хотелось закричать: не возвращайся. Я хотел умолять свою маму что-нибудь сделать. Чтобы просто остановить это.

Логика подсказывала мне пойти к физиотерапевту, разобраться со своим дерьмом и придерживаться плана "кровотечение". Проблема была в том, что мое сердце кричало совсем о другом плане. Мне нужно было подумать о последствиях, но они просто не приходили мне в голову.

Черт, эта семья собиралась погубить меня.

Всю дорогу Джоуи молчал, его тело напряглось, и было так же ясно, как выражение носа на его лице, что возвращаться домой — это последнее, что он хотел бы делать.

Но