– Откуда мне знать, что ты его не убьешь?

– Ты же моя жена. Я что, убийца?

– Ты мужчина, Джек. Все мы знаем, каковы мужчины в безрассудной ярости. Как раз это у мужчин получается. Безумная, мучительная ревность. Кровожадность. Если у людей что-то хорошо получается, они вполне естественно хотят как-то проявить свои способности. Будь у меня такие способности, я бы их проявила. Но я их лишена. Поэтому не жажду крови, а читаю вслух слепым. Иными словами, я знаю, на что способна. И готова довольствоваться малым.

– Чем я это заслужил? Это на тебя не похоже. Сарказм, издевка.

– Хватит об этом, – сказала она. – Дилар – моя ошибка. Я не допущу, чтобы ты тоже сделал ее.

Мы слушали, как стучат и скребутся пуговицы и язычки молний. Пора в колледж. Голос наверху произнес: «Калифорнийские ученые заявили, что следующая мировая война, возможно, начнется из-за соли».

Всю вторую половину дня я простоял у окна в своем кабинете, наблюдая за Обсерваторией. Уже смеркалось, когда Винни Ричардс появилась у боковой двери, посмотрела по сторонам, затем звериной рысью двинулась по склону. Я поспешил из кабинета и вниз по лестнице. Через считанные секунды я уже бежал по мощенной булыжником дорожке. Почти сразу меня охватил необыкновенный душевный подъем, то радостное возбуждение, которое сопровождает возвращение забытого удовольствия. Я увидел, как Винни, мастерски заложив вираж, сворачивает за угол хозяйственной постройки. Я бежал изо всех сил, вырвавшись на волю, разрывая встречный ветер, бежал, выпятив грудь, высоко подняв голову, энергично работая руками. Возле библиотеки Винни появилась вновь – проворная фигурка кралась под арочными окнами, почти не различимая в сумерках. У самых ступенек она вдруг резко стартовала и сразу же набрала скорость. Маневр был проделан ловко и красиво, я оценил его, хотя сам оказался в проигрыше. Я решил обогнуть здание с другой стороны и догнать Винни на длинной прямой дорожке к химическим лабораториям. Некоторое время я бежал рядом с командой по лакроссу, у которой как раз закончилась тренировка. Мы бежали нога в ногу. Игроки размахивали сачками на ритуальный манер и нараспев что-то скандировали, но слов я не разобрал. Добежав до широкой дорожки, я уже судорожно глотал воздух. Винни как сквозь землю провалилась. Я пробежал через автостоянку для преподавателей, мимо ультрасовременной часовни, обогнул здание администрации. Ветер уже можно было услышать – он скрипел голыми ветвями в вышине. Я побежал на восток, передумал, постоял, озираясь, снял очки и напряг зрение. Мне хотелось бежать, я был готов бежать, сколько хватит сил, бежать всю ночь, бежать, позабыв, зачем бегу. Через несколько минут я увидел фигурку – она вприпрыжку поднималась в гору на границе колледжа. Это могла быть только Винни. Я вновь бросился бежать, сознавая, что она слишком далеко, сейчас скроется за гребнем, исчезнет на несколько недель, а может, и месяцев. Вложив весь остаток сил в последний рывок вверх по склону, я помчался по бетону, по траве, потом по гравию. Воздух обжигал легкие, тяжесть в ногах казалась самим притяжением земли, исполнением самого сурового и неумолимого ее приговора – закона падающих тел.

Каково же было мое удивление, когда, допыхтев почти до вершины холма, я увидел, что Винни остановилась. На ней был утепленный пуховик «Гор-Текс», и она смотрела на запад. Я не спеша направился к ней. Миновав ряд частных домов, я увидел, почему она вдруг остановилась. Край земли дрожал в темноватой дымке. В нее, словно корабль в пылающее море, погружалось заходящее солнце. Очередной постмодернистский закат, изобилующий романтическими образами. Стоит ли его описывать? Достаточно сказать, что все в нашем поле зрения, казалось, существует л ишь для того-, чтобы накапливать в себе его свет. Впрочем, закат был не из самых эффектных. Раньше бывали и более насыщенные цвета, общая панорама полотна тоже впечатляла сильнее.

– Привет, Джек. Я не знала, что вы сюда ходите.

– Обычно я езжу на путепровод.

– Замечательно, правда?

– Да, очень красиво.

– Заставляет задуматься. Право же заставляет.

– О чем же вы думаете?

– О чем вообще можно думать перед такой красотой? Мне становится страшно, и я это знаю.

– Это еще не самое жуткое зрелище.

– А меня пугает. Ого, вы только взгляните!

– В прошлый вторник видели? Яркий, великолепный закат. А в этом, по-моему, нет ничего особенного. Наверное, они начинают постепенно сходить на нет.

– Надеюсь, что нет, – сказала она. – Без них было бы скучно.

– Возможно, в атмосфере становится меньше ядовитых веществ.

– Есть целое философское направление, и его представители считают, что эти закаты вызваны не остатками облака, а остатками микроорганизмов, которые его съели.

Мы стояли и рассматривали вал ярко-красного света, похожий на пульсирующее сердце в репортаже по цветному телевидению.

– Помните блюдцевидную пилюлю?

– Конечно, – сказала Винни. – Великолепное произведение инженерного искусства.

– Я выяснил, для чего она предназначена. Чтобы решить извечную проблему. Победить страх смерти. Она заставляет мозг вырабатывать ингибиторы страха смерти.

– Но мы все равно умираем.

– Да, все умирают.

– Просто не будем бояться, – сказала она.

– Совершенно верно.

– По-моему, это любопытно.

– Дилар был создан таинственной группой исследователей. Кажется, среди них есть психобиологи. До вас уже дошли слухи о группе, тайно изучающей страх смерти.

– Я обо всем узнаю последней. Меня невозможно найти. А когда все-таки находят, то непременно сообщают нечто важное.

– Что может быть важнее?

– Вы говорите о сплетнях, о слухах. Все это шито белыми нитками, Джек. Кто эти люди, где их база?

– Потому я и погнался за вами. Думал, вам что-то известно. Я даже не знаю, что такое психобиолог.

– Понятие всеобъемлющее. На стыке различных наук. Вся настоящая работа делается не ими.

– Неужели вам нечего мне рассказать?

Что-то в моем голосе заставило ее обернуться. Винни было едва за тридцать, но у нее имелся здравый смысл, а глаз на почти незаметные несчастья, из которых состоит жизнь человека, был наметан. Завитки растрепанных каштановых волос спадали на узкое лицо, возбужденно поблескивали глаза. Длинный нос и впалые щеки придавали ей сходство с огромной болотной птицей. Строгий маленький рот. Улыбка никак не вязалась с ее резким неприятием обольстительного остроумия. Как-то Марри сказал мне, что очень увлекся ею, сочтя ее физическую неуклюжесть показателем стремительного развития интеллекта, и я, кажется, понял, что он имел в виду. Хватаясь за все подряд, она ощупью пробиралась в окружающий мир и порой опустошала его.

– Не знаю, почему вас интересует этот препарат, – сказала Винни, – но я считаю, что избавляться от предчувствия смерти, даже от страха смерти – ошибка. Разве смерть – не та граница, в которой мы нуждаемся? Разве не придает она жизни драгоценную размеренность, некую определенность? Спросите себя, был бы хоть один ваш поступок в этой жизни исполнен красоты и смысла, не знай вы о существовании последней черты, границы, предела.