«Царица Небесная, ну прям как с матерью! Как же ты, деточка, лаской обделена! Ведь никого, кроме матери… и отцовской руки не знаешь. А перед остальными держать себя приходится в железном кулаке! Один только Мишаня… Чего ж ты только не сотворишь, чтобы его возле себя удержать? Господи, и обычная-то девица на все пойдет, а уж дочь ведуньи, да еще человеческим теплом обделенная! Каким чудом Красава-то еще жива? А все тем же – девчонка ты пока, баба убила бы и не задумалась… тем более ведунья! А что ж тогда Настена-то меня из-за Фрола?.. Или напраслину я на них возводила?»

Подумалось об одном, а сказалось почему-то совсем другое, но Анна не почувствовала никакого внутреннего сопротивления – сказалось и сказалось:

– Девки, говоришь, млеют? А с чего млеть-то? Он же ко мне измученный приполз – беглец, без дома, без семьи… Как утопающий за ветку над омутом, за меня схватился.

– Так и хорошо, никуда от тебя не денется.

«Эх, лекарка, лекарка… Умная ты, умная, но тут дура, как и все в твоем возрасте. А чему удивляться-то? От молодости это… Хотя некоторые, и повзрослев, о ту же дурь себе головы разбивают: лишь бы никуда не делся, лишь бы мой был, и ничей больше. Да только радости с того…»

– А ты хотела бы, чтобы Мишаня за тебя, как за ту ветку, держался, чтобы возле тебя был лишь потому, что больше деваться некуда? А?.. Вот то-то и оно. А что млеют, так ему-то что с того? На кой они ему сдались?

– Значит, и так нехорошо… другое что-то надо…

Юлька тяжело вздохнула, а Анна чуть не ойкнула, как недавно ойкнула юная лекарка – нет, все-таки необыкновенная сидела рядом с ней девчонка!

«Другое что-то надо…» Как лекарство подбирает. Одно не помогло, значит, другое ищет, а того не знает, что нет от этой беды снадобья и быть не может! А главное-то она поняла? Коли любой ценой при себе держать, то оно и не надобно – самой поперек горла встанет. Хотя этого и взрослые бабы не все разумеют, пока сами носом не ткнутся, да и то, бывает, не догадываются, что не счастье так свое сберегли, а пытку – и себе, и любимому…»

Анна покосилась на Юльку. Та что-то сосредоточенно обдумывала, словно Машка, когда трудную задачку на уроке по счету решала. И снова боярыня подивилась непохожести лекарки на прочих девиц.

«Иная бы сейчас на ее месте вся в слезах да в соплях… а эта… Не успела понять, что чего-то не знает, и тут же принялась выспрашивать, знания готова прямо из горла вырвать. Моим мямлям вдалбливаешь-вдалбливаешь, а все в одно ухо влетает, в другое вылетает. Хотя вон Арина что-то такое с Анютой сумела сотворить; заставила думать, на окружающую жизнь не только через себя смотреть… я так не смогла. А вот с Юлькой почему-то легко получается…

Получается ли? Понравится мне, если и мои так же рассудочно о чувствах рассуждать начнут? С одной стороны, вроде бы и хорошо – голов не потеряют, а с другой? Юлька же все страсти, которые нас бабами и делают, пытается понять и оценить холодным рассудком… Но все равно, неужто чужих детей учить легче? И Корней для этого и задумал учебу вне дома? Мудр, батюшка свекор, ох мудр! Точно, аки лис старый!

Кстати, о мудрости: разговор-то у нас с чего начался?»

– А теперь давай-ка с оберегами твоими разберемся. Ты для чего их мне принесла?

– Так я же…

– Хочешь со мной по-доброму, так не надо врать. – Анна напрягла руку, не позволяя Юльке вывернуться из ее объятия. – Я ведь не ругать тебя собралась – думать вместе будем.

Мать тебе много лет повторяет, что лечение только тогда успешно, когда больной лекарю ВЕРИТ. А что с этой верой станется, если хоть один из твоих оберегов, – Анна кивнула на лежащие рядом с Юлькой мешочки, – не поможет? Если хоть один из отроков испугается? Непременно кто-нибудь да найдется, потому что не они сами захотели от своего страха избавиться, а ты им про него напоминаешь.

Оберег просто так в руку не сунешь – его с надлежащим обрядом отдавать надо, а кто этот обряд проводить станет? Уж точно не я. Во-первых, я их не знаю, во-вторых, с чего ты вообще взяла, что я, христианка, дозволю проводить языческий обряд с отроками, которые только-только святое крещение приняли? Чтобы и мне, боярыне, тоже веры не стало? Значит, придется тебе, но тогда зачем ты обереги мне отдаешь?

А еще отроки у парома меняются каждый день. Ты со всеми сразу обряд проводить собираешься? А Великой Волхве противостоять хватит силенок? Ну-ну, тихо, тихо, не ругаю я тебя – учу. («Опять Аристарх! Ну что ты поделаешь!») Ты учиться любишь и умеешь… ты у нас вообще разумница, а потому слушай бабью науку.

Я же тебе ничего нового про обереги, обряды и прочее не сказала, все это ты даже лучше меня знаешь. Так почему же ты за один раз столько глупостей натворила? Никто ж тебя не подучил, все сама измыслила. Так?

– Угу, – Юлька еще раз шмыгнула носом.

– И куда ж твоя разумность да знания подевались? Не отвечай ничего, я сама тебе сейчас про тебя расскажу, как лекарки больным про них самих рассказывают, а тебе неприятно будет, так же как вашим больным. Но это лечение, а еще – новое для тебя знание. Сказку Мишанину про то, как баба с разбитым корытом осталась, помнишь?

– Помню.

– А когда слушала ее, думала, поди: «Вот дура-то, все ей мало было! Осталась бы царицей, да и жила бы себе припеваючи». Думала?

– Угу.

– А вот теперь на себя оглянись. Все у тебя хорошо: в крепости тебя уважают, в лазарете ты полная хозяйка, взрослые тебе всячески помогают; за то, что порой не по-христиански, а от Макоши что-то творишь, никто ни разу не попрекнул. Мишаня с тобой… хочешь обижайся, хочешь нет, а как дурак с писаной торбой носится на зависть всем девкам Ратного. Чего ж тебе еще-то? А вот захотелось! Захотелось, чтобы боярыня твои обереги от Красавы отрокам раздавала и тем самым в твоей войне с ней явственно, напоказ всем, на твою сторону встала.

Считай, пожелала ты, как та старуха, стать владычицей морскою и чтоб золотая рыбка была у тебя на посылках. А война-то ваша – девчачья, взрослые на вас смотрят да усмехаются. И ради победы в этой войне, от которой у взрослых смех один, ты чуть не порушила все, что твои мать и бабка десятилетиями создавали и копили! Веру в ваше лекарское искусство! Это, пожалуй, похлеще расколотого корыта будет? А?

Юлька передернула плечами – проняло, видать. Анна, не дожидаясь ее возражений, поплотнее притиснула девчонку к себе:

– Ты молчи, не отвечай. И не казнись. Не в чем тебе каяться, девонька. Каждая… запомни, каждая женщина хоть раз в жизни такую глупость совершает: про все ради любви забывает, а потом удивляется, какой же дурой была! Вот и твое время пришло… взрослеешь, значит. Так что не казнись, а просто запомни, чтобы больше тебе повторять не пришлось. Хоть и бесполезно это все… – махнула рукой боярыня.

– Как это бесполезно? – Лекарка извернулась и недоумевающе уставилась на Анну. – Я же теперь знаю!

– А толку-то? Случится опять подобное и… Врут мужи, что у баб ум ущербен, мы ничуть не глупее их, только сердце у нас порой намного сильнее ума оказывается… вместе со всеми знаниями.