— Спасибо, — Стелла прикрыла глаза, оставив щелочку. — Жарко. Мне так жарко. Кажется, я умираю.

— Да? Ну тогда там, куда ты отправишься, будет еще жарче.

В дверь торопливо вошла медсестра.

— Говорит, тошнит, жарко и умирает.

— После процедуры и лекарств тошнота — обычное дело, — сказала медсестра, поднимая изголовье кровати и кладя ладонь на лоб женщине.

Та со стоном попыталась извернуться, натянув прикованные к запястью правой руки наручники.

— Больно. Внутри, — пробормотала она и начала давиться, медсестра подскочила к ней с судном. — Не могу, не могу. Судороги. Надо… Не могу.

— Дышите глубже. Надо освободить ей правую руку, помочь перегнуться. А то она нас всех тут заблюет.

Коп, бормоча под нос проклятия, нагнулся и снял наручники. Одним яростным движением Сильвия полоснула лазером ему по горлу. Тот отшатнулся, заливаясь кровью, а она уже приставила скальпель к щеке медсестры:

— Только пикни, я тебе всю рожу срежу!

— Дайте ему помочь.

— О себе думай. Сними наручники со второй руки. Эта штука тебя с пяти футов вспорет. Ты же медсестра, сама должна знать. Снимай наручники, живо, — и она слегка ткнула медсестру в щеку. — Ой, кровью запачкалась, — заметила она, растирая освобожденную руку. — Ничего, в больнице случается. Раздевайся.

Сильвия подумала, не прикончить ли ей медичку, однако решила, что еще больше запачкается. Слишком много крови на халате привлечет внимание. Она приковала ее наручниками и заклеила ей рот пластырем.

— Ну у тебя и ножищи, — прокомментировала она, засовывая ноги в медичкины туфли.

Стянув волосы в хвост и прикрепив к груди удостоверение, она взяла поднос и набросала в него разных препаратов.

— Передай от меня Даллас: мы с Айзеком ее найдем.

Выйдя из палаты, Сильвия энергично зашагала по коридору к выходу, держа перед собой поднос — и запоздало подумала, что надо было забрать у медсестры и мобильник. Но выйдя из больницы, она уже вовсю улыбалась.

«Телефоны есть в тачках! Да, давненько я тачку не угоняла. Прямо как в старые добрые времена».

* * *

Мелинда старалась удерживать его внимание. Каждая секунда, в которую он думал о ней, а не о Дарли, была для нее драгоценным даром. Окупились все те вечера, когда она допоздна сидела над его делом, изучая Макквина, словно заразу, проникшую в ее организм. Она знала его психологию, его патологию и, в той мере, в которой ее выяснили и изложили в деле следователи, его биографию.

Она знала, что человек он начитанный, мнит себя эрудитом и обладателем исключительно тонкого вкуса. Она говорила с ним о классической литературе, плавно перетекая в обсуждение музыки — классической, современной, новых течений, исполнителей.

Боль в голове пульсировала, как от больного зуба, но Дарли постепенно перестала дрожать и, в конце концов заснув, обмякла.

Не соглашаясь с ним, она ходила по узкой грани между высказыванием своего мнения и спором, уступая, льстя ему, периодически даже заставляя себя смеяться, словно бы он разбил ее аргументы.

— Но я все-таки люблю иногда посмотреть добротную безмозглую комедию, — настаивала она, а внутри думала, что сейчас продала бы душу за глоток холодной воды. — И чтобы с дурацкими гэгами. Особенно после долгого трудного рабочего дня.

— Без остроумия это бездумное зрелище, — сказал он, пожимая плечами. — Если кино не заставляет мыслить, это не искусство.

— Конечно, ты прав, но иногда именно бездумного мне и хочется.

— После долгого трудного рабочего дня, да? Приходится общаться со всеми этими плохими девочками.

Сердце у Мелинды на мгновение замерло, но она медленно кивнула головой:

— Хорошо бывает отключить мозги и посмеяться. Но как я уже говорила, ты прав, что…

— И ты, как нашей малютке Дарли, целыми днями твердишь им, что они ни в чем не виноваты?

Мелинда демонстративно посмотрела на камеру над дверью.

— Мы же оба понимаем, я знала, что ты за нами наблюдаешь, слушаешь. Мне нужно было помочь ей успокоиться. Привыкнуть.

— И поэтому ты целыми днями напролет врешь? Ведь мы же оба тоже понимаем, они хотят, чтобы я преподал им урок. Ты хотела.

— В таком возрасте трудно понять, дело…

— Женщины рождаются понятливыми, — оборвал ее Макквин; по его лицу прошла какая-то тень, и сердце в Мелинды в груди бешено заколотилось. — Рождаются лгуньями и потаскухами. Рождаются слабыми и коварными.

Он положил ладони себе на колени, наклонился вперед.

— Молодых нужно тренировать, учить, контролировать, — сказал он мягким, поучающим голосом. — Они должны запомнить, что живут, только чтобы доставлять мужчине удовольствие. Они, по сути, всего лишь игрушки. Мужчина заводит их, когда ему этого хочется. А потом клеймит как скотину.

Макквин улыбнулся и добавил:

— А ты стерла мое клеймо, Мелинда, — произнес он, шутливо погрозив ей пальцем.

— Да. Но ты поставил его обратно.

— Правильно. Абсолютно правильно. От тех, что постарше, тоже бывает польза, — добавил он, махнув рукой и откинувшись на спинку кресла. — Выдержать тебя лет двадцать, и ты тоже сможешь мне пригодиться. Они любят обслуживать — или притворяться, что любят. Хотят, чтобы им льстили, ухаживали за ними, покупали красивые, блестящие штучки. И очень любят обещания, — Макквин вздохнул, покачал головой, но в глазах его играли мерзкие чертики. — Как жалобно они благодарны тебе за внимание. Как расчетливо пытаются тобой манипулировать. Они хотят, чтобы их использовали — при условии, конечно, что получат свою порцию лести и заботы. Женщина все, что скажешь, сделает, стоит только помахать ей перед носом блестящей безделушкой, прочитать немного стихов — ну и раз в неделю трахнуть.

Он сел поудобней, обхватил ладонями колено, и все это не переставая самодовольно ухмыляться, так что Мелинда думала уже только о том, как она хотела бы разбить ему лицо.

— Ну а потом, потом приходится их кончать, надоедают невыносимо. Но тебе это не грозит — пока. Потом обязательно надоешь, но пока что ты меня замечательно развлекла. Ах, Мелинда, твои старательные попытки установить со мной контакт меня отменно позабавили. Хотя все это излишне — мы ведь с тобой уже давным-давно его установили. Стерев клеймо, ты его не разорвала. Его ничем не разорвать. Тебе никогда не забыть того, что я с тобой сделал. Того, чему я тебя научил.

— Да, никогда.

— Ну что ж, — сказал он, хлопнув себя по бедрам, и поднялся с кресла. — Теперь займемся подрастающим поколением. Милая, отдаю тебе должное: ты меня и в самом деле тонизировала. Теперь я с еще большим удовольствием преподам Дарли следующий урок.

Мелинда напряглась. Она знала: ничего у нее не получится и кончится все плохо, но без боя она его к Дарли не подпустит. По крайней мере, она сделает ему больно.