Принцип едва заметных отличий помогает нам понять, почему мы продолжаем стремиться вперед, даже оказавшись на плато, – мы просто не понимаем, насколько меньше получаем за свои усилия. Однако как только вы поймете суть принципа едва заметных отличий, то сможете противостоять этому. Установив ясные и объективные маркеры, вы сумеете увидеть степень своего прогресса и определить, что работает, а что – нет, исправить ошибки и двигаться дальше. Будь у лягушки градусник, она знала бы, когда нужно выпрыгивать и двигаться в более безопасное место (типа раковины). Если же вода нагревается постепенно и лягушка слишком поздно понимает, что плавает в кипятке, вы получаете зеленый суп. При отсутствии объективных маркеров изменения могут происходить медленнее, чем едва заметные отличия, и в какой-то момент хорошая для вчерашнего дня модель сегодня устаревает. Общепринятая точка зрения становится плохим советом.

В XX веке мало кто спорил с тем, что собственный дом – яркое выражение великой американской мечты. Со времен Великой депрессии и вплоть до Великой рецессии 2008 года доля взрослых жителей Америки, владевших собственными домами, росла с довольно устойчивой степенью предсказуемости – с 44 процентов в 1940 году, через бум после Второй мировой войны, затем через распад крупных городов и оживление пригородов, до 69 процентов на пике развития пузыря на рынке жилья{143}. Каждой из 70 миллионов американских семей, купивших домá, говорили: «Покупка дóма – это ключ к финансовой стабильности. Это значит, что вы американцы! Черт возьми, это значит, что вы взрослые люди!»

Но, как мы знаем теперь, все, что говорилось этим семьям о стабильности, было неверным. Они применили старую модель к ситуации, которая менялась медленно, но осмысленно, и американская мечта превратилась в американский кошмар. За редкими исключениями, почти каждый, кто купил дом в период с 2002 по 2010 год, сделал «мудрый», однако невероятно болезненный с финансовой точки зрения выбор. К 2010 году 11 миллионов американских домохозяйств «ушли на дно», то есть были должны по закладным больше, чем стоили сами дома{144}. Это было не просто «бумажной» проблемой – сложившаяся ситуация ограничивала их гибкость. Домовладельцы, находящиеся в таком положении, часто не в состоянии переехать в другое место и найти лучшую работу, поскольку не могут позволить себе продать свои дома и принять на себя потери. Они не могут рефинансировать задолженность, чтобы получить более низкие процентные ставки. И они не могут перезаложить дома, чтобы заплатить долги по кредитным картам или рассчитаться за обучение. Они не могут вести себя гибко. Они «застревают».

Эти люди следовали расхожей мудрости, которая значительно осложнила их жизнь. Почему? Потому что отсутствие гибкости превратилось для них в настоящий кошмар. Руки, связанные обременительным 30-летним кредитом, – это настоящее бедствие в условиях экономики, где средний сотрудник меняет место работы пять раз в течение карьеры. Потеря работы – это одно, а потеря работы и неспособность улучшить свои перспективы – совсем иное.

И в этот момент, если вы относитесь к одному из «утонувших» безработных потребителей, то, возможно, вспоминаете о своей подруге-«арендаторе». Она решила не бросаться на рынок жилья во время раздувания пузыря, и это решение вызывало всеобщее недоумение. «Ты упускаешь отличную возможность, – говорили ей тогда все. – Тебе пора взрослеть».

Сейчас же ее дела идут отлично. Она может спокойно спать по ночам, зная, что ей не нужно выяснять, каким образом находить по 2800 долларов каждый месяц в течение следующих 28 лет. Она примет предложение о новой работе в Бостоне, если ее компания в Нью-Йорке вдруг закроется. Она может даже переехать туда со всей семьей, и ей не нужно думать о рефинансировании кредита. У нее отличная степень гибкости. Гибкость позволила ей обрести невероятную и неожиданную степень стабильности.

Давайте вернемся к рынку жилья и изучим несколько объективных маркеров, которые могли бы предупредить нас о том, что мы движемся в сторону опасности. К примеру, довольно забавная вещь произошла во втором квартале 2007 года, примерно в то же самое время, когда пузырь на рынке жилья достиг своего максимума. Почти никто тогда этого не заметил, однако Федеральная резервная система собрала и выпустила в свет поразительные данные. Доля недвижимости в собственности американских домовладельцев упала ниже 50 процентов{145}. Впервые с того времени, как ФРС начала собирать эти данные (то есть с 1945 года), американцы в совокупности владели менее чем половиной купленных ими домов. Это означало, что больше половины домов принадлежало банкам.

Иными словами, эти «домовладельцы» фактически арендовали собственные дома. К концу 2007 года данный показатель снизился до 47,9 процента, что сделало еще более ясным тот факт, что потребители больше не владели домами. А если вспомнить о появлении «временных» форм ипотечных контрактов, таких как пятилетние ипотеки с плавающей ставкой, займы, предполагавшие возврат одних лишь процентов, и займы с негативной амортизацией, то становится ясно, что люди, начавшие жить в 6 миллионах домов, покупавшихся ежегодно в период с 2002 по 2010 год, никогда не были их владельцами.

Часто мы никак не можем отказаться от старых моделей. Нам нужен определенный способ калибровки, возможности протестировать, работает ли еще модель, или же она тянет нас напрямую в сторону плато. Нам нужно стать более гибкими. Чтобы понять, как работает гибкость на практике, нам необходимо вновь посетить мир высоких технологий.

Кент Бек помог развитию системы гибкой разработки программ, при которой компании могут быстро адаптироваться и производить небольшие корректировки до того, как их усилия могут привести к дорогостоящему и зачастую смертельно опасному для проекта плато{146}.

Примерно в то же самое время, что и Extreme Programming, возникли и другие модели гибкого программирования. Первая называется Scrum – этот термин был позаимствован из регби и означает один из способов начала игры с определенной точки. Вместо марафона разработки программ по модели водопада Scrum ориентируется на спринт, короткие периоды активности, продолжающиеся от двух до четырех недель, в ходе которых команда создает работающий прототип, демонстрирует его, а затем при необходимости производит калибровку{147}.