В центре Газы меня весьма удивило обилие людей на улице – я предполагал, что все попрятались. Мы миновали дома, разбомбленные всего несколькими минутами ранее, где теперь тушили огонь пожарные. Мимо нас с воющими сиренами пронеслись несколько машин скорой помощи Красного Полумесяца – они направлялись за ранеными.

В штаб-квартире МККК нам провели еще один инструктаж, и меня представили остальным членам группы. Она была довольно небольшой: я был единственным хирургом, еще был врач скорой помощи, выполнявший роль анестезиолога, несколько медсестер, глава безопасности, специалист по водоснабжению и санитарии, а также невероятная женщина Киррили Кларк, которая отвечала за всю доврачебную помощь, оказываемую палестинским Красным Полумесяцем. Она поддерживала связь как с израильскими властями, так и с ХАМАСом, а также напрямую контролировала машины скорой помощи Красного Полумесяца. Она была родом из Новой Зеландии, и следующие несколько недель я с восхищением наблюдал, как она упорно стояла на своем, несмотря на оказываемое воюющими сторонами давление.

Меня закрепили за городской больницей Шифа, и я сразу же принялся за работу. Иногда оперировал сам, при помощи хирургической бригады МККК, но чаще работал вместе с местными хирургами. Это была самая настоящая военная хирургия, и чаще всего мы имели дело с травмами, полученными от взрывов.

С научной точки зрения травмы от взрывов делятся на четыре категории. Первая категория – это ранения, причиненные первичной ударной волной, создаваемой при срабатывании бомбы. Эта ударная волна распространяется в воздухе со сверхзвуковой скоростью и быстро гаснет. Проходя через организм человека, она вызывает острый респираторный дистресс-синдром, когда крошечные кровеносные сосуды в легких лопаются, и пациент захлебывается собственной кровью. На теле пациента может вообще не оказаться никаких видимых следов – все повреждения нанесены изнутри.

Вторая категория – это осколочные раны, причиненные фрагментами самой бомбы или обломками поврежденных взрывом зданий. Именно с такими травмами я так часто сталкивался в Сирии и других горячих точках.

Образованная взрывом ударная волна оставляет за собой зону пониженного давления, которая быстро наполняется движущимся с огромной скоростью воздухом – он приводит к появлению так называемого взрывного ветра, причиняющего травмы третьей категории. Этот взрывной ветер бывает такой огромной силы, что может оторвать человека от земли и швырнуть его о стену или другую твердую поверхность. Порой это приводит к травматической ампутации, буквально отрывая руку или ногу. Другие последствия взрыва бомбы, такие как сильные ожоги или травмы, полученные от падения обломков, относятся к четвертой категории.

У большинства пациентов были раны всех четырех категорий. Хуже того, зараженные обломки и почва, попадающие в раны, подвергали их риску сепсиса, быстро приводящего к смерти. Лечение полученных от взрыва травм – чрезвычайно сложное занятие. Каждый день через нас проходило до шестидесяти пациентов с подобными ранами – больница и персонал испытывали огромную нагрузку.

Больница почти всегда была забита до отказа. В приемном покое вовсю трудились молодые врачи, реанимируя поступающих пациентов, после чего их направляли в одну из двенадцати операционных. Если все оказывались заняты, как это часто бывало, хирурги оперировали на полу или каталках. Мне часто приходилось ампутировать то, что осталось от руки или ноги, иногда в самых проблемных местах – например, на стыке груди и плеча. Надев резиновые перчатки, я орудовал большими ножницами и зажимами, быстро пережимая и перевязывая кровеносные сосуды. Стерильных условий, в которых следует проводить подобные процедуры, не было. Здесь находилось столь много раненых с большим количеством серьезных травм, что каждый отдельный хирург, независимо от навыков и опыта, попросту вынужден был делать все возможное, чтобы помочь пациенту.

Я был весьма впечатлен тем, как они справлялись с большим количеством раненых. Зачастую, прежде чем подняться в операционную, я стоял за спиной у старшего хирурга, который руководил сортировкой раненых, и наблюдал, как он определяет, кому из них необходима срочная помощь. По правде говоря, эти решения давались довольно легко – почти каждый нуждался в серьезном хирургическом вмешательстве.

Мы работали днем и ночью, и из-за комендантского часа я часто оставался в больнице. Считалось, что ехать ночью слишком опасно, и, согласно предписанию МККК, все, кто находился в больнице после определенного времени, должны были оставаться там на ночь. Аналогично те, кто был в комендантский час в доме, где мы жили, не мог покинуть его до утра.

Ночуя в предоставленном нам доме, мы то и дело просыпались от рева летящих ракет, который порой долго не утихал. Причем в нашу сторону снарядов прилетало намного больше, чем выстреливалось в обратном направлении. Было не очень приятно лежать там, осознавая, что в больницы в этот момент везут новых раненых, но комендантский час просто не оставлял выбора.

Как-то раз я проснулся около часа ночи оттого, что кровать подпрыгнула вверх. В считаных метрах от дома, где мы жили, прогремел мощный взрыв. Я лежал в темноте и гадал, попали ли в нас. На крыше дома горел фонарь, который подсвечивал красный крест, указывая, что он принадлежит МККК, но это не могло защитить нас от регулярных случайных попаданий.

Посыпались новые снаряды, грохот становился все ближе и ближе, и промежутки между взрывами сокращались. Казалось, будто взорвали весь окружающий нас район. Вскочив с кровати, я распахнул защищавшие окна металлические ставни. Никогда не видел ничего подобного. Густая туча дыма в небе освещалась прожекторами. Вокруг летали беспилотники, положение которых можно было определить по мигающим красным огонькам. Над ними кружили истребители над Газой, беспорядочно обстреливая город. Затем внезапно повисла тишина, которую тут же сменила очередная артиллерийская канонада.

Дом ожил, и голландец, отвечавший за нашу безопасность, стал бегать вокруг и кричать, чтобы все пошли в бункер. Он представлял собой бетонный подвал, вход в который был заставлен мешками с песком. Мы, человек пятнадцать, отсиживались там, в то время как снаружи, казалось, наступал апокалипсис.

Никогда прежде мне не доводилось сталкиваться со столь интенсивными боевыми действиями, даже в Ираке и Афганистане. Многие люди в бункере плакали – не о себе самих, а о людях, вынужденных выносить весь этот кромешный ужас. Стены скрипели под падающими бомбами, и от ударной волны дрожала даже пыль.

Помню, как поднял глаза к потолку, решив, что мое время все-таки пришло. Я действительно думал, что с большой вероятностью умру там и попаду на военное кладбище в Газе, где похоронены 3217 британских солдат Первой мировой, многие из которых пали в битве за освобождение Газы от османцев в апреле 1917 года.