В Привольном Бенардос спроектировал и построил с помощью местных кузнецов опытную модель парохода, который мог преодолевать речные перекаты, мели и обходить мельничные плотины по суше. Этот пароход проплыл и прошагал по рекам Лух и Клязьма до самого Гороховца три сотни километров, а потом был доставлен в Петербург, где… не вызвал совершенно никакого интереса у чиновников. Ежели кто думает, что Николай Николаевич, так огорчился, что перестал изобретать… Кроме парохода он изобрел машинку для приготовления мороженого, пароходное колесо с поворотными лопастями, паровую кастрюлю, коробку для консервов, кран для умывальника, снаряд для перевозки дров и других тяжестей, на который получил патент и благодарность из Сельскохозяйственной академии Санкт-Петербурга, подсвечник для свечей Яблочкова, велосипед со взрывчатым двигателем[79], керосиновый самовар, ружейные патроны для дроби, электропаяльник для олова, механическую стиральную и отжимальную машины, устройство для разогревания черствых бубликов, гребенку для животных, способ для закупорки стеклянных банок, прибор для наливания кислот, самодвижущуюся сухопутную мину, копательную машину, висячий цифровой замок «Болт», пушку для метания канатов на терпящий бедствие корабль… и это лишь несколько позиций из списка в две сотни наименований. Бенардос разработал проект восстановления Царь-колокола и устройства для него специальной колокольни, переносные складные балкончики для мытья домовых окон, чертежную доску с прибором для натягивания бумаги, шпалорельсы, подвижные платформы для переправки публики через улицы, прибор фрейограф, который бог знает что такое, но, должно быть, очень интересная и полезная штука, а также загадочный антропоэлектрометр, о котором неизвестно почти ничего. Есть только чертеж непрозрачного цилиндра на колесиках из которого сверху торчит коротко стриженая мужская голова с бородой и усами, а снизу – ноги в штиблетах. От цилиндра идут два, в завитушках, электрических провода к столу, на котором стоит коробочка с клеммами и еще один цилиндр, тоже маленький. Один провод присоединен к коробочке, а второй к цилиндру. И все. Только и есть приписка, что нарисовано это в 1895 году, января десятого дня, в городе Санкт-Петербурге на Малой Итальянской улице в доме номер шесть, квартире двадцать три. Ни сведений о том, какой этаж и сколько комнат в квартире, ни кто соседи, ни почему из цилиндра торчат только усы и борода, ни указаний на то, что эксперименты можно проводить на безбородых, безусых и даже на женщинах… ничего. Директор лухского музея, показавшая мне этот чертеж, тоже ничего об антропоэлектрометре не знает, но уверена, что если бы мы разгадали его тайну, то случился бы таких размеров прорыв в науке, что в него прорвалось бы и ушло огородами…

Но мы отвлеклись от главного изобретения Николая Николаевича – электросварки. Еще во время постройки своего шагающего парохода, Бенардосу приходилось скреплять между собой кузнечной сваркой довольно большие листы металла. Тут-то и пришла в голову изобретателю мысль разогревать эти листы перед соединением вольтовой дугой. Во время разогрева металл местами оплавлялся и соединялся. Остальное было, как говорится, делом техники. Каких-нибудь несколько лет[80]трудных, изнурительных вообще и для здоровья в частности экспериментов по усовершенствованию технологии сварки, и золотой ключик… Вот с золотым ключиком Бенардосу не везло никогда. Финансовой помощи он не получал ниоткуда. Все свои макеты, действующие модели, испытания Бенардос проводил за свой счет. Даже патент на электросварку не сделал его богатым.

На счастье Николая Николаевича, неподалеку от Луха, в Кинешемском уезде, жил другой изобретатель – Андрей Иванович Бюксенмейстер, владевший заводом по производству аккумуляторов, угольных электродов и электродуговых ламп[81]. Знакомство и дружба с Бюксенмейстером очень помогли Бенардосу при отработке технологии сварки чугуна и стали. Андрей Иванович поставлял Николаю Николаевичу электрохимические источники тока и Электроугли и сам принял участие в некоторых экспериментах.

Жизнь Бенардоса, однако, не состояла из одних изобретений. Надо сказать, что лухские помещики не любили его за… да за все и не любили. За то, что бесплатно помогал крестьянам медикаментами, за то, что учил их слесарному делу, за то, что активно отстаивал идею бесплатного обязательного образования крестьян, за требование повсеместного санитарного контроля… Черт знает какие слухи и сплетни распространяли они про Николая Николаевича.

Местный врач, к примеру, утверждал, что Бенардос неравнодушен к учительнице им же устроенной школы. Бенардос не стал ему говорить: «Вы лжете, милостивый государь, извольте извиниться!» – не стал бросать перчатку и вызывать на дуэль. Просто взял и высек сплетника. Обошлось это изобретателю в год тюрьмы, поражением в правах, запретом на государственную службу и, по первоначальному приговору, ссылкой на житье в Сибирь. Потом Сибирь из приговора убрали и добавили три месяца гауптвахты. Сколько денег ушло на все судебные издержки, сколько здоровья было потеряно…

Только в 1885 году, после того как изобретение, названное Бенардосом «Электрогефест», было доведено до промышленного применения, он обратился в Департамент торговли и мануфактур с прошением о выдаче ему привилегии на «Способ соединения и разъединения металлов непосредственным действием электрического тока». Шесть лет прошло со времени изобретения электросварки в лухском имении Привольное, которое к тому времени было продано за долги ссудным банком. На то, что осталось от раздачи долгов, Бенардос смог оплатить патентные пошлины. Привилегию Бенардосу дали на десять лет. Европейские патенты во Франции, Англии, Германии и других странах ему пришлось брать уже с соавтором и совладельцем – купцом Ольшанским, на деньги которого оплачивались европейские патентные пошлины. Потом было петербургское товарищество «Электрогефест», первая в мире показательная сварочная мастерская, золотая медаль Русского электротехнического общества, звание почетного инженера-электрика и всемирное признание. Но это уже другая история, которая более имеет отношение к Петербургу, Парижу, Берлину и другим европейским столицам, но никак не к скромному Луху.