Вслед за котами он направился к кабинету. Хотел было уже переступить порог, как заметил, что зверьки, прежде чем проникнуть в комнату, чуть подпрыгивают. Маркус посветил фонариком и увидел что-то блестящее в нескольких сантиметрах от пола.

Там был натянут нейлоновый тросик, и только коты могли различить его в темноте.

Маркус не мог объяснить себе, кто, зачем и для кого приготовил такое препятствие. Он всего лишь переступил через тросик и оказался в комнате.

Буря бушевала за стенами дома, пытаясь прорваться внутрь. Луч фонарика скользил по кабинету, тени отступали, прятались под мебель. Все, кроме одной.

Но то была не тень. То был человек, лежащий на полу, с ножницами в руке. Другую пару ножниц кто-то вонзил ему в горло. Вокруг щеки натекла лужа очень темной крови. Маркус склонился над Федерико Нони: взгляд, лишенный выражения, гримаса на лице. Он вдруг понял, что именно произошло в этих стенах.

Дзини – страж правосудия – выбрал месть.

Это слепой настоял, чтобы Маркус встретился с сотрудницей полиции. Время, когда они были в музее душ чистилища, Дзини употребил на то, чтобы осуществить свой план. Он позвонил Федерико Нони и сказал, что знает правду. Но на самом деле это было приглашение. И парень попался на удочку.

Пока он ехал, Дзини загромоздил коридор и натянул нейлоновый тросик. Вырубив электричество, уравнял шансы. Ни один из них не мог увидеть другого.

Полицейский вышел на охоту, подобно коту. А Федерико исполнил роль мыши.

Дзини был крупнее, он лучше ориентировался в темноте. Обстановка была знакома ему, он знал, куда ступать. В конце концов он одолел противника. Загнал в ловушку и проткнул ножницами. Самое настоящее возмездие.

Казнь.

Маркус еще раз склонился к мертвецу с его гипнотическим взглядом. Снова он совершил ошибку. В очередной раз именно он обнаружил недостающую деталь и помог совершиться мести.

Он повернулся, хотел уйти, но заметил, что коты скопились перед французским окном, выходящим в маленький сад.

Там что-то было.

Маркус распахнул окно, и ветер ворвался в комнату. Все коты собрались вокруг шезлонга, в котором сидел Пьетро Дзини, в точности так же, как во время их первой встречи.

Маркус направил луч фонарика на невидящие глаза. Дзини был без черных очков, на лице – отрешенное выражение. Лежащая на коленях рука еще сжимала пистолет, из которого старый полицейский выстрелил себе в рот.

По идее, Маркус имел полное право негодовать на Дзини. В конечном итоге старик его использовал, мало того – направил по ложному следу.

Этот парень, Федерико Нони, уже настрадался достаточно. Несколько лет назад он утратил способность ходить, и это случилось именно с ним, спортсменом. Когда теряешь зрение в моем возрасте, с этим можно смириться. Потом зверски убили его сестру, практически у него на глазах. Можешь ты хотя бы представить себе что-либо подобное? Подумай, каким беспомощным он должен был себя чувствовать. Кто знает, какое чувство вины он испытывает, хотя и не сделал ничего плохого.

Полицейский мог бы выдать Федерико Нони, восстановить истину и освободить невиновного, запертого в «Царице Небесной». Но Дзини не сомневался, что Никола Коста был уже готов к «большому прыжку», когда его задержали. Он не просто мифоман, а опасный психопат. Внимание, которого он удостоился после ареста, усмирило его инстинкты. Но, по сути, то была паллиативная мера. В нем обитает несколько личностей. Вряд ли нарциссист сможет долго превалировать над тем, кто жаждет крови.

И потом, для Дзини это был также и вопрос чести. Федерико Нони надул его, сыграл на его слабости. Ощущая, как надвигается слепота, полицейский с особенным сочувствием отнесся к калеке. Сострадание подвело его. Первое правило любого сыщика – никогда никому не верить.

Более того, Федерико совершил самое чудовищное преступление – убил сестру. Кем нужно быть, чтобы замучить до смерти родного человека? Этот парень не останавливался ни перед чем. Поэтому, согласно закону Дзини, он заслуживал смерти.

Маркус закрыл французское окно, будто опустил занавес по окончании спектакля. В кабинете сразу нашел компьютер с дисплеем, специально приспособленным под азбуку Брайля. Хотя ток был отключен, экран мерцал. Его подпитывал источник бесперебойного питания.

Очередной знак.

Вот колонки, подключенные к синтезатору голоса: через них сегодня днем Маркусу дали прослушать анонимный имейл, который Пьетро Дзини получил несколько дней назад. Но Маркус был уверен, что в послании содержится что-то еще; что полицейский отключил почту прежде, чем компьютер выдал информацию целиком.

Поэтому, найдя нужную клавишу, Маркус снова запустил программу. Холодный, безликий электронный голос опять произносил по слогам таинственные слова, правда теперь Маркус был в состоянии расшифровать их.

– он-не-та-кой-как-ты… ищи-в-пар-ке-вил-лы-гло-ри.

Эту часть послания Маркус уже знал. И, как он и предполагал, последовало продолжение:

– па-рень-об-ма-нул-те-бя… ско-ро-к-те-бе-при-дет-гость.

Второй фрагмент относился непосредственно к Федерико Нони и опосредованно – к Маркусу, который пришел к Дзини первым.

Но поразила его последняя строфа электронной кантилены.

– э-то-де-ла-лось… и-бу-дет-де-лать-ся… с. г. 925–31–073.

Поразила пророчеством – это делалось и будет делаться, – упоминанием кода, который относился к другому случаю попрания справедливости – 925–31–073, – а главное, двумя буквами, предварявшими последовательность цифр.

Смертный грех.

Теперь Маркус знал: есть место, в котором мир света встречается с миром сумерек. Там-то и происходит главное: в краю теней, где все разрежено, смутно, нечетко. Мы – стражи, призванные охранять эту границу. Но время от времени что-то прорывается в наш мир… Я должен изловить это и отправить обратно во мрак.

Тот, кто сводил вместе жертв и палачей, был пенитенциарием, как и он сам.

– Великая мечта рухнула, когда мы променяли нашу целостность на чуточку консенсуса: легли спать с надеждой, а проснулись рядом со шлюхой, даже имени которой не могли вспомнить.

Одной этой фразой доктор Норенко описал «перестройку», падение Берлинской стены, распад Союза и даже появление нефтяных и газовых магнатов, новой элиты, безраздельно господствующей в экономике и политике. В общем, двадцать лет советской истории.

– Вот, взгляните сюда… – Он ткнул пальцем в первую страницу «Харьковского курьера». – Все разваливается на части, а они что пишут? Ничего. Тогда какой прок нам в этой свободе?

Николай Норенко искоса взглянул на гостя: тот кивал, вроде бы заинтересованно, но не сочувствовал инвективам психолога так, как ему бы хотелось. Потом заметил перевязанную руку собеседника: