— Может, тут поветрие какое случилось, — робко предположил барон. — Вроде чумы?

— Ерунда! — отмёл Пончик досужие вымыслы. — Это же старик, дряхлее некуда. Он и умер от старости. Просто его некому было похоронить.

— Шикарно… — пробормотал Акимов. — Может, они все ушли?

— Куда?

— Ну не знаю… На родину, может, вернулись…

— А здесь у них что было? Чужбина?

— Я согласен с бароном, — сказал Олег. — Надо полагать, случилась эпидемия. Подхватили какую-нибудь заразу от испанцев, те прочихались — и здоровы, а му-иски перемёрли. Не зря же местные индейцы боятся даже приблизиться к этим местам, сами слыхали.

— Истину глаголешь, — согласился Быков.

— Шикарно… — затянул Акимов. — Господи, да мне бы только изумруды найти!

— Будем искать, — вздохнул Сухов.

— Надо в храмы заглянуть! Или во дворец…

— А где ты видел дворец?

— А помнишь дом в два этажа?

— Пошли…

«Дом в два этажа» тоже был тих и пустынен.

Именно поэтому корсары вздрогнули, заслышав шаркающие шаги.

Из темноты к ним приблизился старик, замотанный в красный, порядком выцветший плащ.

Обутый в подобие сандалий, старец мало чем отличался от увиденной Олегом мумии, разве что взгляд его обсидиановых глаз был живым и осмысленным, а осанка горделивой.

Прошамкав несколько фраз, дед смолк в ожидании ответа.

— Он говорить, — перевёл Хиали, — его называть Чоконта Томагата, он последний согамосо Маноа. То-магата приветствовать бледнолицых, он видеть их первый раз в жизни.

— Спроси его, куда все делись?

Кариб спросил, и согамосо горестно потряс головой, заговорил, чередуя протяжные гласные со щёлкающими согласными.

— Томагата говорить — на земле мы не навсегда, лишь на время. Народ Маноа чах и умирал. Согамосо остался в городе один. Когда он умирать, оставаться только призраки…

Дослушав Хиали, Сухов хотел было задать вопрос, но Томагата опередил его.

Кариб, почтительно выслушав согамосо, обернулся к Олегу:

— Томагата говорить: если нами править согамосо Испании, мы забирать золото и уходить. Только золото Маноа приносить проклятие и великое зло.

Олег молча протянул Томагате тихуэлос и значительно сказал:

— Коанобо.

Согамосо впервые улыбнулся, и такая радость сквозила в его улыбке, такая любовь, что Сухов поневоле испытал щемящее чувство.

— Коанобо… — пробормотал Томагата, оглаживая дрожащими пальцами маленький золотой диск. — Коанобо…

Сжав тихуэлос в кулаке, он заговорил с куда большей прочувствованностью.

Хиали передал все вопросы в приблизительном переводе, и Олег ответил на каждый по очереди.

— Коанобо много страдал, но умер свободным. Испанцы, принёсшие ему страдания, умерли прежде него. Наши желания? Лично мне нужно шесть или семь больших изумрудов, а моим друзьям — немного золота. Столько, сколько смогут унести с собой.

Согамосо покивал понятливо, развернулся и побрёл, сделав жест, понятный в любом времени: прошу следовать за мной.

И корсары двинулись следом.

Последний правитель Маноа привёл их в большую кубическую комнату, освещённую через вырез в потолке.

Внизу, прямо под зиянием в крыше, находился квадратный бассейн — сюда стекала вода в дождь.

Но не это привлекало внимание — у каждой из стен были сложены целые груды сокровищ.

Золотые статуэтки, литые и плоские, ожерелья, диадемы, браслеты, сосуды, жаровни, нагрудники в форме сердца или диска, шлемы, броши, слитки и толстые золотые листы, свёрнутые в трубы, звероподобные фи-гурки-тунхос в виде крокодильчиков, рыбок и прочей фауны, носовые кольца серповидной формы, подвески в виде человеческой фигуры с головой птицы, ложки, чаши, полноразмерные изображения фаллосов и целые россыпи тихуэлос…

Не обращая никакого внимания на сокровища, Томагата прошаркал в дальний угол и открыл большой ящик, плетённый из бамбука.

Ящик был доверху полон изумрудов…

— Виктор, выбирай.

Акимов присел возле ящика и принялся сосредоточенно выбирать каменья, изредка присвистывая от восхищения.

Наконец он поднялся, держа в руках семь или восемь продолговатых кристаллов в форме шестигранных призм.

— Шикарно! — выразился он. — Даже пилить не надо, отшлифую только, и всё!

Оглянувшись на корсаров, заробевших от этакого обилия богатств, Олег усмехнулся.

Рассмотрев выложенные сокровища, он отыскал ожерелье из золотых фигурок — обезьянки, рыбки, кроко-дильчика, птички, ящерки, змейки — и повесил себе на шею.

— Алёнке подарю, — объяснил он Пончику. — Сувенир будет.

Добавив к ожерелью колье из крупных изумрудов-окатышей, Сухов повертел перед глазами свой бриллиантовый перстень и нацепил на палец ещё один — индейской работы, с изумрудом.

— Ну что, ребятки, затариваемся, — сказал он, — и на выход с вещами!

Ребятки набили мешки так, что еле подняли их.

Согамосо глянул на корсаров безразлично и с одобрением кивнул Олегу, оценив его скромный, но изысканный выбор.

— Ступайте с вашим богом, — сказал он неожиданно на корявом испанском, — и поспешите, ибо близится закрытие врат. Палица Чибча-Чумы опустится, и воды переполнят озеро Парима…

— Прощай, Чоконта Томагата, — поклонился Сухов, — мира тебе и покоя.

Все корсары неловко согнулись в поклоне и гуськом покицули дворец последнего из согамосо.

По главной улице они ступали неторопливо — тяжесть давила на плечи, и только Олег с друзьями смотрели вокруг.

Сказочный, сновидный город Маноа представал им роскошной декорацией к голливудскому блокбастеру, а не реальным местожительством. Однако позвякивавшие на шее ювелирные изделия убеждали в обратном.

Оказавшись за воротами города, Сухов будто стряхнул с себя морок и пошагал веселее.

Да и возвращаться было куда легче — под гору. Корсары только и кряхтели, сгибая спины под мешками.

Олег улыбнулся. Забавно… Он уже не считает себя корсаром! Словно какая черта проведена была между командой и их командором.

Четверо из тех, кто спускался сейчас по каньону, родились в этом времени и умрут здесь же, а он со своими полагает родными иные годы. Их там ждут, в далёком будущем.

Рассевшись по каноэ, корсары повеселели — всё проще, чем нести.

— Ничего-ничего… — коварно улыбнулся Пончик. — Ещё пороги впереди. Угу…

— Пустяки, Понч! — фыркнул Быков. — Своя ноша не тянет!