— Ясно. — Звездорванцев тяжело вздохнул. — Имеете отвод?

— От каких вод? — удивился я. — Я секретарь-референт! Водами никогда не торговал! Ну, вы даете!

— Да нет, — досадливо нахмурился следователь, — если я вас не устраиваю, можете написать заявление — официальный отвод. Если причины отвода — веские, вашим делом будет заниматься другой следователь. А вам назначен адвокат Иноземцев — очень, знаете ли, опытный и авторитетный…

— Когда назначен? — живо поинтересовался я.

— Сегодня, естественно! — Следователь смутился.

— Вот оно что! — ядовито протянул я. — Можете передать: пусть адвоката этого, назначенного, на пенсию отправляют! Он мне на хер не нужен!

— Отказываетесь от защиты, значит? — уточнил Звездорванцев.

— Не-а, не отказываюсь, — я развел руками. — Зачем мне ваши адвокаты? Фирма найдет мне защитника не хуже Гольдмана — вот тогда и будем разговаривать. И отвод я не собираюсь писать: вы ли, кто другой — какая разница?

— Ясно. — Звездорванцев опять вздохнул. — На вопросы отвечать отказываетесь?

— Отказываюсь! — Я внимательно осмотрел одежду следователя. — Кстати, закурить не дадите?

— А отвечать будете? — хитро прищурился Звездорванцев. — Если будете, тогда дам!

— Не буду, — упрямо насупился я.

— Аааа! Стойкий ленинец! — Звездорванцев улыбнулся и достал пачку «Лаки Страйк»: — Все равно — нате. Вы мне чем-то симпатичны, Эммануил Всеволодович.

— Спасибо! — искренне поблагодарил я, вытаскивая четыре сигареты и пряча их в штаны. — К сожалению, не могу сказать вам то же самое. Ваш брат в последнее время мне что-то здорово не нравится — ну о-о-очень не нравится. Либо хитрые продажные шкуры, либо затурканные трудоголики, которые до пенсии расколупывают чемоданные кражи, не замечая, что рядом воруют эшелонами, практически не маскируясь! Нормальных нет.

— Ну, это не мы! — Следователь протестующе потряс руками. — Это специфика работы такая. А меня вы к какому разряду относите?

— Пока не знаю, — покривил я душой и прищурился: — Разберемся со временем. Вот что — я подумаю на досуге, а вы приходите завтра и приводите адвоката — тогда я вам все расскажу. Только позвоните 2-93-51 — это номер моего шефа, скажите, что я прошу адвокатика приличного найти. Договорились?

— Хорошо, — согласился следователь. — Я позвоню. Только вы можете молчать сколько влезет — у меня установка: две недели на следствие, затем передать дело в суд. Даже если вы не подпишите ни одного протокола, это ничего не меняет.

— Вот как! — удивился я. — Ну ты посмотри, а! Все уже заранее распределено, все предусмотрено! Да уж…

— И вот еще что, — Звездорванцев осторожно постучал пальцами по столу, — я позвоню, но… знаете, я могу сразу сказать, что, кроме Иноземцева, вас никто защищать не возьмется…

— С чего это вдруг? — насторожился я.

— Ну что вы, право! — укоризненно воскликнул Звездорванцев. — я вам гарантирую, что после случая с Гольдманом вами никто не станет заниматься. Пример, знаете ли, очень убедительный. Идите-ка в камеру и подумайте, как себя вести. А если уж совсем меня не презираете, как продажную шкуру, — ответьте, пожалуйста, на ряд процедурных вопросов…

В персональную одиночку меня отчего-то не водворили. Курносый проследовал мимо, и я, очнувшись от мрачных мыслей, заметил, что стою перед открытой дверью камеры № 12, что в противоположном конце коридора от моей одиночки.

— Э-э, дядя! Ты чего это? — я обернулся к конвоиру и на всякий случай сделал шаг назад.

Ласково улыбнувшись в пшеничные усы, корпусной вдруг рубанул меня под коленки дубинкой и резко втолкнул в камеру — от неожиданности я даже не сделал попытки к сопротивлению. Трудно было предположить, что такой толстый и на вид нерасторопный дядька может действовать столь проворно.

В камере присутствовали три человека. Они, расположившись на нижних шконках, азартно резались в «буру».

Некоторое время троица продолжала увлеченно играть, а я получил возможность осмотреться. Двое были сильно здоровы — один, по всей видимости, баловался бодибилдингом, о чем свидетельствовали немного одрябшие, но не утратившие формы мышцы. Второй крепкой статью был наделен от природы: массивные плечи, широкие запястья с толстыми пальцами, испещренные татуировками, твердокаменная челюсть и грудь бочонком — все это наводило на самые грустные мысли о собственной физической неполноценности. Но опаснее всех мне показался третий: мелкий и сухощавый, он словно был сплетен из стальных тросов, которые при каждом движении руки перекатывались под бронзовой от загара кожей.

«Борец, — подумал я, — бывший… — И еще подумал: — Когда это он успел загореть? Если все лето торчит в камере?.. Странно…»

Мне стало немного неуютно. Ай-я-яй… Было очевидно, что в узком пространстве камеры эти ребята задавят меня за несколько секунд. Это вам не по перрону кренделя выписывать!

Трое закончили кон и разом повернули головы в мою сторону.

— За что чалишься? — коротко спросил качок.

Я не стал отвечать — выдержал паузу и добродушно произнес:

— Здорово, мужики! Где мне упасть?

— Не хочет говорить! — сокрушенно развел ручищами здоровый от рождения, а борец неожиданно глубоким басом добавил:

— А и не надо — так знаем. Двух девчонок несмышленых оттарабанил и головенки им посворачивал. Загубил юные души, бля! А знаешь, что за это полагается? Знаешь, петух недоделанный?! — И тут все трое встали, продвинулись вперед и образовали передо мной в узком пространстве камеры треугольник, вершиной которого оказался борец.

— Мужики! Это же затасканный прием! — тоскливо воскликнул я, в отчаянии заламывая руки. — Я не делал этого! Меня подставили! Твою мать, а! Ну вы че — фильмы, что ли не смотрите?! Меня подставили, а теперь через вас рассчитывают опустить — ведь дебилу ясно! Неужели вам не западло быть чьими-то «шестерками»? Мужики…

Увы — ораторское искусство успеха не возымело. Борец молнией метнулся мне в ноги, ухватил за бедра железным кольцом, резко приподнял и мотанул в бок, заваливая на пол.

Вопреки ожиданию нападавшего, я не стал сопротивляться — наоборот, расслабился и плюхнулся, как мешок с трухой. От неожиданности борец подался вперед и ослабил захват.

То, что происходило далее, мой рассудок только успевал фиксировать: мышление выключилось, и заработали автоматизмы старой боевой машины, ключевым понятием которой является коротенькое слово «УБЕЙ!».

Подхватив борца под мышки, я с маху вогнал его башкой в железную дверь, от чего она гулко завибрировала басом, образуя чистую квинту с последним криком бедолаги.

Упершись руками в пол позади головы, я выгнулся дугой и обеими ногами швырнул обмякшее тело борца на стоящих чуть поодаль картежников, которые, приняв на грудь драгоценный груз, попятились к шконкам. Резво выпрыгнув в стойку, я бросился за борцом и с разбегу запихал комплект из двух мужиков, поддерживающих обмякшее тело, в проем между шконками, пока смешавшиеся здоровяки не догадались бросить сотоварища и перейти к активной обороне.