– Пора бы знать, что император у нас Мессалина, – подхватил его друг, – а Клавдий – так, одно название!

В то же самое время и в благородной части города полным ходом шли пышные торжества. Залитый огнями Палладиум не мог вместить всех приглашенных. И вот, принеся жертвенных быков во славу Юпитера, перед алтарями богов предстали жених в праздничной тоге и невеста в свадебном покрывале. Они скрепили союз поцелуями, после чего свидетели подписали брачный договор, а затем во дворце императора начался праздничный пир. Гости гуляли до ночи, провожая молодых дружными выкриками к брачному ложу.

На второй день свадебных торжеств Мессалина решила устроить вакханалию, нарядив мужчин козлоногими Панами, а для женщин уготовив роли обнаженных вакханок. Пока компания Панов ногами давила виноград, а вакханки развлекались танцами и играми, один из приглашенных, упившись молодого вина, забрался на дерево. Обосновавшись на толстой ветке и осторожно раздвинув листву, он уже собирался спрыгнуть на пробегавшую мимо вакханку, как вдруг увидел на пыльной дороге свиту возвращающегося из Остии императора.

– А вот и Божественный Клавдий! Через пару часов будет здесь! – воскликнул он, торопливо спускаясь в сад и поспешно ретируясь в сторону дворцовых дверей.

Гости бросились врассыпную, и только теперь Мессалина почувствовала, что тучи сгущаются над ее головой и вот-вот разразится гроза. Она подхватила детей, выбежала из дворца в город, усадила их на нищенскую телегу, взятую на базаре, и двинулась навстречу мужу, уверенная, что сможет разжалобить его и, как всегда, избежать расплаты.

По пыльной Аппиевой дороге двигалась императорская процессия. Рядом с повозкой Клавдия ехал на лошади вольноотпущенник Нарцисс. Лицо его было мрачно, в руках шелестел документ, который советник по делам прошений то и дело пополнял новыми записями.

– Какая дерзость! Какое преступление! – не уставал повторять скачущий рядом с императором Виттелий, бросая на Нарцисса заискивающие взгляды. Чувствуя, что ветер переменился, он больше не подносил к губам сандалию Мессалины и вообще снял ее с груди.

О бракосочетании собственной супруги Клавдию донесли две рабыни, по очереди сообщив цезарю последние новости из столицы. Нарцисс подтвердил эту информацию, и теперь Клавдий, напуганный и притихший, не знал, как вести себя дальше. Всю дорогу он озадаченно морщил лоб, а перед самыми городскими воротами робко спросил:

– И ч-что же, я в-в-все еще цезарь? Или т-теперь уже император Г-г-гай Силий?

Нарцисс удивленно взглянул на хозяина и твердо проговорил:

– Вне всякого сомнения, император ты, Божественный!

– Я т-так ей в-в-верил! – с облегчением всхлипнул Клавдий. – К-как она могла? Мы были с-с-счастливой парой! Б-бедные наши дети! За что им досталась р-р-распутная мать?

Вдруг в глазах обманутого мужа вспыхнула надежда, и Клавдий выдохнул:

– К-к-клянусь богами, все м-м-можно исправить! П-п-пусть Валерия п-попросит прощения, и я ее п-прощу!

Этого Нарцисс опасался больше всего. Сдвинув брови, он грозно пробасил, потрясая свитком:

– Я знаю, Светлейший, как трудно поверить в вероломство императрицы. Но у меня в руках неопровержимые доказательства ее измен. Вот список любовников Мессалины. Когда закончу, передам тебе.

Нарцисс говорил это, глядя на приближающуюся скрипучую телегу, в которой восседала Мессалина и кроткие, как агнцы, дети. С самым трогательным видом распутница прижимала к себе маленькие головки сына и дочери. Впереди ехала весталка, и это особенно не понравилось вольноотпущеннику. У жриц богини Весты имелось особое право просить помилования для преступников, и, должно быть, именно этой своей привилегией и собиралась воспользоваться подговоренная Мессалиной приятельница. И вот повозки поравнялись, и императрица в мольбе протянула к мужу руки. Но Нарцисс направил лошадь так, чтобы конская грудь оттеснила повозку Мессалины.

– Мой Клавдий, выслушай меня! – взмолилась та, но Нарцисс в этот самый момент протянул Клавдию свиток.

– Список готов, мой император! – провозгласил советник, победоносно глядя на поверженную противницу.

Клавдий, не обращая внимания на жену, схватил пергамент и, развернув его, с жадностью впился глазами в перечень имен. Он был так занят чтением, что проехал мимо, не сказав Валерии ни слова и даже не заметив собственных детей. Объезжая повозки, дорогу кортежу преградила колесница весталки, но и ее Нарцисс взял на себя. Велев возницам двигаться дальше, он увлек просительницу в сторону и пообещал жрице богини домашнего очага, что император непременно выслушает императрицу. Вне всякого сомнения, супруга цезаря будет иметь возможность очиститься от возводимого на нее обвинения, а пока пусть благочестивая дева возвращается к отправлению священнодействий и ни о чем не тревожится. Успокоенная, весталка подхлестнула лошадей и умчалась в сторону базилики богини Весты, а Нарцисс вернулся к повозке императора, чтобы и дальше ограждать Божественного от посягательств Мессалины.

Золотом сверкали купола храмов, наполняя Вечный город полуденным солнцем. Прямо от городских ворот по центральной улице Рима кортеж направился во дворец Гая Силия. Нарцисс, как злой гений, вел Клавдия за собой. Остановившись у ворот дворца, император выбрался из повозки и, поддерживаемый с одной стороны Нарциссом, а с другой – Виттелием, взошел по ступеням в атриум. С великим изумлением и все возрастающим гневом рассматривал Клавдий семейные реликвии царственных родов Неронов и Друзов, выставленные на видные места. Среди других узнавал он и собственных рабов из числа подаренных любовнику Мессалиной. Следовавший за императором Нарцисс не без удовольствия наблюдал, как багровеет от ярости лицо Клавдия, как наливаются бешеной злобой его глаза.

– К-к-казнить всех, кто в-в-внесен в этот список! – Император взмахнул в воздухе пергаментным свитком. – Н-немедленно! П-п-прямо сейчас!

Собрав всех повинных в связях с Мессалиной в конюшнях, цезарь окинул тяжелым взглядом и благородных мужей, и плебеев, после чего указал на Гая Силия. Бледный новый муж распутной императрицы даже не пытался оправдаться. Рухнув на колени, несчастный воздел руки к небу и возопил:

– О мой император! Я не имею надежды на милость, ибо я ее не заслуживаю! Ускорь, если можешь, мою смерть!

Голова его тут же покатилась по каменным плитам конюшего двора, и центурион приготовился казнить следующего провинившегося. В тот день лишились голов, помимо прочих, признавшиеся в прелюбодеяниях с императрицей сенаторы Титий Прокул, Юнк Вергилиан и Ветий Валент, префект пожарной стражи Декрий Кальпурниан, а также начальник императорской школы гладиаторов Сульпций Руф. Когда очередь дошла до актера Мнестора, мим рванул на себе тогу и, показывая следы от Мессалининых плетей, заголосил: