Бой на высоте 1853 длился уже более трех часов. Преимущество явно было на нашей стороне, хотя моджахеды и занимали более выгодную позицию — на самой вершине, а нашим солдатам, среди которых находились и Лютаев, и Юрка Басаргин с перевязанной рукой, приходилось штурмовать эту высотку от самого подножия.

Но, во-первых, здорово помогали бээмпэшки: они дербанили духов из скорострельных пушек, не давая им поднять головы. А во-вторых, к третьему часу радистам мотострелков удалось связаться с оперативным штабом федеральных войск на Северном Кавказе и вызвать вертолеты огневой поддержки.

Уже через пятнадцать минут после их официального визита на высоком в прямом смысле слова уровне вся горка под номером 1853 была сметена с лица земли и перестала существовать.

— Погуляем? — предложил Лютый Басаргину, когда стрельба закончилась.

— Отчего не погулять, командир? — вопросом на вопрос ответил Юра.

В сопровождении мотострелкового отделения они направились на плановый вечерний обход руин и пепелища. Кругом лежали трупы бандитов, отовсюду доносились стоны раненых.

Лютый, ясное дело, искал Усаму. И нашел его. Вернее, увидел. Араб и с ним еще трое моджахедов уходили по лощине в сторону козьей тропы, рассчитывая через несколько минут скрыться в рельефе крутых горных склонов.

— Мужики! — расстроился Лютый. — А ну, побежали быстрее! Они же уйдут сейчас в горы! Стоять, суки потные!

И все открыли огонь из автоматов по духам. Те не отвечали. Они явно старались не ввязываться в новый бой, а хотели вывести из-под удара своего командира — Усаму.

Лютый присел на колено, прицелился в араба, шмальнул одиночным, но… в последний момент один из боевиков заслонил его своим телом. Усама успел нырнуть в расщелину и пропал из виду.

Другие наши бойцы прицельными выс-релами достали еще двоих бандитов.

— Усама ушел! — чуть не плача, заорал Лютый. — Ушел, сучара!

Все подбежали к тому месту, где остались лежать трое боевиков.

Один из моджахедов был еще жив, хотя и тяжело ранен. Он лежал на животе, прижавшись бородатой щекой к залитому кровью серому камню скалы, и тяжело, с надрывом, дышал. Лютый с опаской подошел к нему, ожидая какого годно сюрприза, как вдруг тот со стоном перевернулся на спину. Это был Пиночет!

И в одной руке у него была граната, а палец второй продет в кольцо чеки.

— Пиночет! Ты?

— Я, Лютый… — прохрипел тот из последних сил и выпустил гранату из рук: она откатилась в сторону. — Я видел, как ты… стрелял в Усаму…

— И ты прикрыл его собой?

— Так надо, Лютый. Я — воин ислама… Без воли… Аллаха и волос с головы… не упадет…

— Делай что должен, и будь что будет. И я буду так же поступать.

— Правильно, Лютый… Ты выжил… Это… амулет… амулет… или Аллах тебя хранит. Из всей девятой ты один остался.

Лютый разрезал эсэсовским кинжалом камуфляж на груди Бекбулатова и с облегчением вздохнул: на его взгляд, рана была несмертельной. Конечно, он не полевой хирург, но какой-никакой опыт практической медицины у него все-таки есть.

— Ты будешь жить, Пиночетик, потерпи, я вызову медиков. — Лютый замахал руками, показывая санитарам, что есть раненый…

Но Бекбулатов его уже не слышал. Он отключился из-за потери крови…

Стоило Лютому появиться в родной части, как он тут же почуял неладное. Встреченные офицеры и солдаты отводили взгляд в сторону, как будто боялись взглянуть ему прямо в глаза. Сердце у него сжалось от дурного предчувствия. Подойдя к своему дому, он увидел на его месте развалины. В глазах у него потемнело.

Лютаев бросился к руинам, взбежал на груду ломаного бетона и арматуры… Упал лицом в серое крошево, повторяя имя жены, как заклинание. Звал и звал ее, все еще на что-то надеясь: — Оля! Оленька!

— Олег! Не надо! — несколько офицеров попытались оттащить его в сторону. — Олег! Оли здесь нет! Ее не нашли под развалинами!

Он в ярости кинулся на них с кулаками. Бил своих нещадно, до крови, не жалея, как врагов, пока кто-то не решился ответить ему тем же. Он снова упал на землю и пополз к развалинам, шепча разбитыми в кровь губами:

— Оленька! Сын! Где мой сын!

В конце-концов Лютого с трудом скрутили, на всякий случай связали ему руки и на плащ-палатке отнесли в медсанчасть, где полковой доктор вколол ему лошадиную дозу успокоительного.

Когда он, наконец, пришел в себя, то увидел у своей кровати командира части. Полковник Говоров сел рядом на стуле и начал говорить казенным, лишенным эмоций голосом — так было легче ему самому.

— Взрыв прогремел за полчаса до того, как мы получили от твоего радиста сообщение, — рассказывал он лежавшему с закрытыми глазами на спине Олегу. — Погибли почти все, кто в это время находился в доме. Оля, сам понимаешь, тоже была там… Скорее всего, мощное взрывное устройство было заложено прямо под вашей квартирой. Особый отдел ФСБ и военная прокуратура проводят расследование. По подозрению в пособничестве террористам задержан прапорщик Гадилюк… Не зря ты ему портянку в пасть затолкал! А лучше было бы прибить его тогда на месте, суку! — Говоров с силой шарахнул себя кулаком по коленке.

— Не хочу… — сказал Лютый. — Не могу я так больше жить…

— Надо жить, Олег. Надо.

— Я любил ее… Мы ждали сына… Как же я теперь? Зачем мне жить без нее? Как мне жить без сына?

Весь следующий день он бездумно шатался по части, никого не замечая, ни на что не реагируя. Казалось, он так и не смирился с потерей жены и ребенка, и все еще надеется встретить Олю на территории военного городка.

А к вечеру Олег напился вусмерть. Жестоко. Тяжело. Без меры. Упал замертво на одну из кроватей в казарме павшей в бою девятой роты и проспал там почти двое суток. Утром он вышел на улицу, и все, кто встречал его, отшатывались в сторону. Он был совершенно седой — белый, как лунь.

В тот же день его вызвал к себе командир полка Говоров.

— Поезжай-ка ты в отпуск, брат, — от души посоветовал полковник. — Нельзя тебе сейчас здесь оставаться. На тебя не то что стены, воздух здесь давит. Все напоминает о ней. Отвлечься надо, сменить обстановку.

Он замолк, сочувственно разглядывая подчиненного. К его удивлению, Олег ответил спокойно, даже рассудительно.

— Отвлечься? — Лютый даже нашел в себе силы усмехнуться. — Во-первых, от чего? А во-вторых, как вы это себе представляете? Я все свое в себе ношу, от себя куда деваться, посоветуйте?

— И все равно, Олег, — полковник по-отечески положил руку ему на плечо. — Давай, двигай в отпуск… Может, на родину, в Красноярск съездишь? У тебя ведь там мать осталась. Или я ошибаюсь?

Олег кивнул с мрачным видом.