— Ошибаетесь, товарищ полковник. Насчет матери ошибаетесь. А отпуск я возьму. У меня тут дело одно образовалось, очень важное дело. Но не в Красноярске. Спасибо вам за предложение…

Пенджаб встретил Олега сильным порывом ветра, принесшим с собой запахи восточного базара: пряностей и жареного бараньего шашлыка. Толпа на железнодорожном вокзале была одета по-восточному пестро и бедно. И вообще, Востока здесь стало гораздо больше с тех пор, как он был в этом городе последний раз. Лютому даже показалось, что он вернулся в Афганистан.

Дом, в котором, по словам Пиночета, милосердные слуги Аллаха приютили сына убитой ими Белоснежки, он нашел сразу. Ему помог русский бомж — старик-пенсионер, встреченный им на выходе из вокзала. По его словам, весь город знает, где живет пятилетний русский мальчик.

— Али! — Услышал Лютый требовательный женский голос, как только приблизился к традиционному азиатскому жилищу из саманного кирпича с совершенно плоской крышей, на которой летом сушат абрикосы и виноград-кишмиш. — Принеси воды, сынок!

Лютаев осторожно приблизился к дувалу — высокому забору из самана — и заглянул во двор через трещину между кирпичами. Тот ли это Али, которого он ищет?

Через двор с двумя пластиковыми ведрами бежал к торчавшей посреди двора колонке чумазый, худющий белоголовый мальчуган, в середине февраля одетый лишь в рваные штанишки, дохлый замызганный свитерок и резиновые тупоносые галоши на босу ногу. Но ведь даже в сравнительно теплом Пенджабе в феврале температура воздуха не поднимается выше восьми градусов!

У Лютого сердце обливалось кровью, когда он смотрел, как мальчонка тонкими ручонками, надрывась, накачивает ручным насосом воду из бетонного колодца. Налил два красных ведра и потащил в дом — откуда только взялись силы.

— Али, — закричала все та же женщина. Саму ее Лютый пока не видел, она была в доме на женской половине. — Где тебя ветер носит? Покорми овец, да потом убери за ними.

И мальчишка послушно побежал за кухонную пристройку к клетям, где недовольно блеяли голодные овцы. Долго скреб там кетменем — набрал полные корзины помета и потащил все в печь-тандыр, установленную посреди двора. Сухой помет шел на растопку. Хозяйка дома пекла в тандыре самсу — пирожки с мясом, ароматные лепешки и тандыр-кабоб — здешний шашлык.

— Али! Неси дрова — скоро хозяин придет, кормить его надо!

Пацан валился от усталости с ног, но побежал выполнять новое поручение. Набрал в чулане заранее приготовленный хворост и потащил к печи.

Из женской половины вышла хозяйка дома. Это была дородная — килограммов под сто двадцать — тетушка, одетая в цветастые национальные штаны из натурального шелка и такое же пестрое платье, поверх которого была накинута кофта из ангоры и толстый пуховый платок. Запястья рук женщины, ее пальцы, уши и шею украшали золотые побрякушки, а брови были подведены сурьмой.

— Скройся с глаз! — крикнула она мальчишке, и тот с проворством бездомного котенка юркнул в какую-то щель.

— Эй! — Кто-то хлопнул Лютого по пояснице. — Ты чего здесь стоишь? Чего высматриваешь? Ты кто такой?

Олег повернулся и увидел перед собой толстопузого коротышку-таджика в стеганом халате-чапане и лохматой белой папахе.

— А ты кто такой? — соответствующим тоном поинтересовался Лютаев.

— Что? — возмутился пузан. — Это мой дом! Ты зачем пришел сюда?

— Я привет тебе привез издалека, — сказал Лютый первое, что пришло на ум.

— Привет? Какой привет? От кого привет?

— Не привет, а предложение.

— Что за предложение?

Надо было как-то выкручиваться. И Лютый показал пузану единственную ценную вещь, которая у него была при себе.

— Смотри, — он чуть откинул полу своей черной кожанки, под которой в плечевой кобуре красовался новенький парабеллум.

Олег очень хорошо знал, что в этих краях такие машинки та же валюта, как водка или самогон в России. Украшение жещины — золото, украшение мужчины — оружие.

— Вах! Закрой, на улице не показывай. Шавкат прислал, да? Из Душанбе, да?

— Да-да! — ухватился за соломинку Лютый. — Шавкат из Душанбе.

— Слушай, дорогой! — расплылся в улыбке толстопуз. — Что ты сразу не сказал? Почему в дом не пошел?

— Как я в дом могу войти без хозяина? Харам!

— Молодец! — похвалил его брюхоногий толстяк. — Харам понимаешь! Проходи в дом! Дорогим гостем будешь!

— Вай, ханум! — увидел он во дворе свою жену с неприкрытым лицом. — Брысь отсюда! Не видишь, у нас гость дорогой! И не появляйся, пока тебя не позовут! Ах, эти женщины, — осуждающе покачал он головой. — С ними строго надо!

Дородная таджичка прошмыгнула на женскую половину дома. А толстяк, усаживая Олега на ковер на полу, спросил его, сколько он хочет за свой парабеллум. И по тому, как спрашивал, нетрудно было догадаться, что пистолет ему страшно понравился. Короче, он мгновенно подсел на немецкую технику.

— Меняю на парня, который у тебя воду на себе носит, — предложил Лютаев.

— Согласен, бери парня, только зачем он тебе? Слабый, совсем дохлый…

Олег без слов снял с себя кобуру и протянул таджику. А тот выхватил пистолет, снял с предохранителя и направил его Лютаеву в лоб.

— Хозяин, харам, — осуждающим тоном напомнил ему Олег с легкой улыбкой на лице.

— Харам, харам, — повторил тот, — только зачем мне отдавать парня, если у меня есть такой пистолет? Объясни, а? — И он нажал на спусковой крючок.

Раздался металлический щелчок, выстрела не последовало. А уже через минуту коротконогий толстяк был аккуратно связан по рукам и ногам и с надежным кляпом во рту усажен в мужской половине на почетное хозяйское место за достарханом. Лютый даже подложил ему под спину мягкие подушки, чтобы было удобно. Рядом сидела его стреноженная ханум.

— Али… — позвал Лютый тихонько, выходя во двор и надевая на себя кобуру с пистолетом. — Алеша! Алешенька!

Мальчишка с опаской выглянул из дверей хозяйственной пристройки.

— Ты кто? — спросил он удивленно. — Откуда знаешь, что меня Алешкой зовут?

— Иди сюда, малыш, — поманил его Лютаев, присев на корточки. — Не бойся, иди. Я — русский.

Пацан подошел. Елки-палки! Как же он похож на Белоснежку, просто одно лицо. А Лютый даже имени ее не знал.

— Ты знаешь, как звали твою маму? — спросил он дрогнувшим голосом.

— Конечно, знаю. Мне хозяйка сказала. Мама умерла, а звали ее Наташа. А ты? Ты кто такой? Почему ты меня Алешкой зовешь? Меня все тут Али называют…

— Я, — замялся Лютый, выпрямлясь. — Я это, как его… — он набрал в грудь воздуха и выпалил на выдохе. — Алешка, я твой папа.

Мальчишка бросился к Лютаеву, крепко-крепко обвил ручонками, прижался чумазым лицом к его коленям.