паче скоро полночь.

— Делов-то? За столом ты против ухаживаний не возражала.

— Тебе что? Ступай в парильню первый. Подожду.

Рэй скинул одежду и вошел в сухое, жаркое отделение. Большинство крестьянских бань топились по-черному — так мылись и в банный день в Бересте. Однако в этой стояла большая глиняная печь, так что внутренняя древесная отделка не была закопчена. Небольшая парильня освещалась несколькими масляными фитилями, что разгоняли темноту, делая обстановку вполне романтичной.

Герой присел на верхний поло́к и утонул в жарком роскошестве. Усталые мышцы постанывали. Вскоре защипало ссадины. Жар тек по венам, и беглец даже стал проваливаться в сладкий сон. Внезапно дверь в парильню отворилась — вошла Сольвейг: длинные, непокорные пряди скрывали лишь ее грудь. И без того красные щеки героя полыхнули еще сильнее.

— Жди своей очереди!

— Отвернись, — толкнула она его горячую щеку, отвернув голову.

— Сам могу помыться!

— Раны грязные, ты не достанешь.

Она провела горячим полотенцем по его спине, аккуратно обводя ссадины и ушибы.

— Не дергайся же! И расслабь спину.

— Что за п-привычка оголяться без предупреждения?!

— Прикажешь в парно́й в одежде находиться?

Рэй смолчал, претерпевая медицинскую процедуру.

— Соль, — обратился он вполголоса, — а ты заметила, как на Амадея смотрели в корчме? Гомзе, вепрю этому, сказал «уходи», а тот взял и вправду ушел.

— Амадей из твоего племени — тебе должно быть виднее, что это за человек.

Рэй сидел на нижнем полке́, прикрыв глаза и борясь с инстинктом. Отвлечься разговором не получилось. Девичьи прикосновения не оставляли шансов на состояние покоя, да еще лисица, сама горячая как уголек, будто нарочно, уселась почти вплотную.

Но скоро она окатила спину теплой водой, и Рэй не заметил, как девушка вновь оказалась в дверях.

— Дальше сам.

* * *

Соломенная кровать с толстыми чистыми простынями не шла ни в какое сравнение с тюремными нарами или вовсе голой землей, на которой Рэй провел последние ночи. Он рухнул, укутавшись в просторное банное платье и расслабился впервые за многие месяцы.

Дверь отворилась спустя время — Сольвейг, розовощекая, в такой же длинной сорочке, прошла внутрь. Амадей, настоящий друг, загодя побеспокоился, чтобы кровать у пары была только одна. Сольвейг присела на лавку, укрытую половиком. Сладко потянулась, поглядев в окно, из которого веяла юркая ночная прохлада.

— Хорошие у тебя друзья по ремеслу. Эх, знала б, что есть на свете такой достойный герой, как сударь Амадей, глядишь, не связалась бы с бездарем.

— Сочувствую, — буркнул Рэй в пуховую подушку.

Та ухмыльнулась, блеснув острыми зубками, но тут с удивлением взглянула на свою хламиду, что оказалась рядом на крючке. Еще совсем сырая, но Сольвейг торопливо поднялась и сняла ее.

— Увидел ее постиранную на улице, вот и забрал, — пояснил Рэй.

— Это… что? — непонимающе спросила она, касаясь пальцами костяной пуговки с тремя отверстиями, пришитой на широкий воротник. — Как?.. — повторила, отчего-то очень удивленная явлением пуговки.

— Подобрал ее еще в корчме, вместе с монетами, что ты выиграла, тут попросил у работниц иголку и нитки, пока ты была в бане — вся история. Можешь срезать, если не нравится, — проговорил он, не поднимая головы.

Та улыбнулась. Еще раз тронула пуговку и бережно повесила робу обратно.

Время давно ушло за полночь.

В светлице догорал масляный фитиль. Сольвейг, сидя лавке, орудовала сосновым гребешком, безуспешно пытаясь расчесать свои космы. Рэй уже засыпал, когда за стенкой впервые раздался смех. Потом что-то упало, зашуршало.

Поначалу он не обратил внимания, но вскоре смех перешел на вздохи, а потаенный шорох стал размеренным. Тонкие стены не дали возможности усомниться в существе действа по ту сторону.

— Служанка ведь сказала, что нас разместят по соседству со светлицей Амадея? — поднявшись над подушкой, спросил Рэй.

— Во всяком случае, других гостей я в этой корчме не видела. Хм, какой радушный у тебя друг, всё делит с гостями.

А время шло.

Таинство за стеной, затягивалось. Рэй в который раз перевернулся, на кровати. «Да сколько можно? Второй час», — не без зависти подумал он. Сольвейг вальяжно играла волосами, лежа на лавке. Будто услышав его мысли, сказала:

— Ох, животные этим хоть для дела занимаются, ваша же природа еще проще.

— Тоже мне, высшее существо, — ответил в тон Рэй. — Ты ведь сама наполовину человек.

— И на что ты так неуклюже намекаешь? — гордо хмыкнула она, накручивая прядь блестящих волос на палец. — Тебе сейчас не до того должно быть. Ох, невмоготу больше это слушать! Пойду погуляю. Наполовину-то я всё-таки лиса, а мы существа ночные.

Дверь хлопнула, а герой остался почти в одиночестве.

* * *

По дневнику Великого Героя Горицвета

До нашей с ней встречи

Северные Земли, подножие Голубых гор

Яркое, полное здоровья солнце вырвалось из-за горизонта этим морозным утром и быстро заняло высокую точку. Холодное и ясное небо обещало занятой день. Она накинула на плечи длинную шерстяную тальму, застегнув ее на костяную пуговку с тремя дырочками, и выпустила из-под воротника копну белоснежных волос.

Сладко зевнув, она оглядела крошечную, в дюжину лачуг, выселку на окраине карликовой степи, затем привычными движениями смела́ с крыши юрты напорошивший за ночь снег, поприветствовала соплеменников. А потом, почти скрывшейся из-за минувшего снегопада тропой, отправилась через степь на далекий еловый холм. Юный соплеменник увязался следом.

Два топорика тюкали по промерзшим стволам кривовато растущих деревьев. Не прошло часа, как мальчишка убежал на другую сторону холма, в более плотную часть степи. Вернулся с торбой ледяной воды из подземного ручья. Освежившись, они поработали еще, но вскоре помощник опять сбежал.

Свалив наконец сучковатую ель, что была только вдвое выше ее самой, девушка сдула с лица прядь и уже собиралась отругать бездельника за отлынивание от работы, но тут перед ней возник целый туес разноцветных ягод! Белобрысый мальчишка со сверкающей улыбкой стоял рядом.

— Ого, какие ароматные!

— А то! Нравится? — он отряхнул снег со своей накидки и собрал на затылке длинные, девчачьи волосы сверкающе-белого цвета.

Ягодки — кислые, сладкие, терпкие, словно леденцы. Каждая имела собственный вкус и послевкусие.

— Я еще вяленое мясо взял. Ты ведь опять ничего не взяла поесть?

— Эх, еще недавно ты только рожи корчил да снежками меня закидывал. А нынче не отходишь. Влюбился? — хихикнула она, взъерошивая его густые волосы.

— Размечталась! — отмахнулся он, недовольно снимая головную повязку, чтобы повторно распрямить волосы и уложить аккуратно за спиной. — Кабы тебе не начать за мною бегать! — бахвально указав на себя пальцем, ответил он. — Я стану лучшим лесорубом деревни, а там поставлю себе здоровенный дом в нашем урочище под горами, да