Большинство из нас деньги не очень-то и волновали. Вкусы у нас достаточно скромные и непритязательные. Хотя отношение к деньгам, возможно, изменилось бы в корне, если бы нам вдруг пришлось обходиться без них.

– Чересчур много армий, и чересчур много границ, – задумчиво протянул Капитан. – Слишком интенсивная экспансия, и длится она слишком долго. Империя не выдерживает напряжения. Усиленные работы в Курганье пожрали последние резервы Госпожи. А работы еще не закончены. Если она разделается с Властелином, многое изменится, вот увидишь.

– Может, мы сделали ошибку, а?

– Мы сделали их целую кучу. Которую ты имеешь в виду?

– То, что мы устремились на север, переплыв море Мук.

– Да. Я давно это понял.

– Ну и?

– Сейчас мы ничего не в силах изменить. Когда-нибудь, возможно, нам удастся еще пожить по-человечески, если мы вернемся в Самоцветные города или найдем цивилизованное местечко за пределами империи. – В голосе его звучала неизбывная тоска. – Чем дольше я торчу на севере, тем меньше мне хочется провести здесь остаток дней своих, Костоправ. Запиши это к себе в Анналы.

Чтобы Капитан разговорился – такое случалось крайне редко. Я просто промычал в ответ, надеясь, что он продолжит свои откровения. И не ошибся.

– Мы несем с собой тьму, Костоправ. Я знаю, что это не наша вина. С точки зрения логики. Мы Черный Отряд. Добро и зло – категории, не имеющие к нам отношения. Мы просто солдаты, которые продают свой меч. Но я устал от того, что все наши усилия используют только во зло. Если Госпожа решится на грабеж Катакомб, я, возможно, выйду из игры. Ворон сделал правильный выбор при Чарах. Слинял к чертовой матери, и все дела.

Тут я высказал мысль, которая годами зрела в глубинах моего сознания. Я сам не принимал ее всерьез, считая чистейшей воды донкихотством.

– Это не выход, Капитан. У нас есть выбор: мы можем перейти на другую сторону.

– А? – Он очнулся от раздумий, которые занесли его невесть в какие дали, и впервые посмотрел на меня в упор. – Не пори ерунды, Костоправ. Какой, к черту, выбор? Госпожа раздавит всех, кто попробует встать у нее на пути. – Он вдавил в землю каблук сапога. – Как клопов.

– Н-да.

Идея и правда была дурацкой, по многим причинам, не исключая и тот немаловажный факт, что противоположной стороне мы были просто не по карману. К тому же я, хоть убей, не мог представить нас в роли мятежников. В большинстве своем они или дураки, или честолюбивые ничтожества, обуреваемые надеждой отломить жирный кусок от пирога Госпожи. Душечка представляла собой редкое исключение, но она была больше символом, чем реальной силой, к тому же символом тайным.

– Восемь лет прошло с тех пор, как в небе мелькнула комета, – сказал Капитан. – Ты же знаешь легенды. Власть Госпожи не падет до тех пор, пока Великая комета не появится снова. И ты надеешься прожить двадцать девять лет, скрываясь от Взятых? Нет, Костоправ. Пусть даже сердца наши на стороне Белой Розы, выбора у нас нет. То, что ты предлагаешь, это самоубийство. Единственный выход – бежать за границы империи.

– Госпожа найдет нас.

– А зачем ей нас искать? Мы служили ей верой и правдой десять лет – разве этого мало? Мы не представляем для нее опасности.

Вот тут он сильно ошибался. Мы представляли для Госпожи серьезную опасность, хотя бы потому, что знали о существовании нового воплощения Белой Розы. И я не сомневался, что, оказавшись за пределами империи, или я, или Молчун не выдержим и проболтаемся.

Но пока, естественно, Госпожа не подозревала о том, что нам известно.

– Все эти разговоры – пустое сотрясение воздуха, – сказал Капитан. – Давай замнем эту тему.

– Как хочешь. Тогда расскажи мне, что здесь готовится.

– Сегодня ночью прибывает Госпожа. Шепот говорит, мы начнет штурм, как только расположение звезд станет благоприятным.

Я взглянул на черный замок.

– Да, – сказал Капитан. – Это будет не просто. Возможно, мы так и не сумеем его взять, даже с помощью Госпожи.

– Если она спросит обо мне, скажи, что я умер. Или придумай что-нибудь еще, – выпалил я.

– Но, Костоправ, – Капитан даже улыбнулся, – она же твоя…

– Ворон! – оборвал я его. – Я знаю о нем такие подробности, которые всем нам будут стоить головы. Молчун тоже в курсе. Убери его из Черепичника, пока она не появилась. Не дай Бог, меня или его просветят Оком.

– В таком случае это и для меня опасно. Потому что я знаю, что вы что-то знаете. Придется рискнуть, Костоправ.

– Похоже на то. Но, по крайней мере, не наводи ее на разные глупые мысли.

– Да она наверняка давным-давно забыла тебя, Костоправ. Ты для нее просто один из тысяч солдат.

Госпожа не забыла меня. И не собиралась даже. Вскоре после полуночи меня растормошил мрачный Ильмо:

– Здесь Шепот. Ты ей нужен, Костоправ.

– А?

Я не сделал ничего такого, чтобы навлечь на себя ее гнев. По крайней мере, в последние несколько недель.

– Она отвезет тебя в Черепичник. Сама хочет тебя видеть. Шепот прилетела за тобой.

Видали вы когда-нибудь, как взрослый мужик хлопается в обморок? Я не хлопнулся. Но был к этому близок. И к апоплексическому удару тоже. Кровяное давление у меня подпрыгнуло до небес. Минуты две перед глазами все кружилось так, что я ничего не соображал. Сердце ухало в груди. Внутренности ныли от страха. Я знал, что она собирается просветить меня Оком, которое видит все секреты, запрятанные в человеческом мозгу. И я ничего не мог поделать. Бежать было поздно. И какого черта я не сел на корабль вместе с Ростовщиком?

Я шагнул на ковер, как на эшафот, сел у Шепот за спиной и, когда мы взлетели и понеслись в прохладной ночи к Черепичнику, погрузился в свои мысли.

– Ты, видно, произвел на нее неизгладимое впечатление, лекарь! – обернулась ко мне Шепот, когда мы пролетали над портом. – Не успела она появиться, как сразу спросила о тебе.

Я собрался с духом и выдавил:

– Почему?

– Думаю, потому, что она хочет иметь под рукой придворного летописца. Как тогда, во время битвы при Чарах.

Я поднял на нее изумленный взгляд. Откуда она знает? Я всю жизнь считал, что Госпожа не очень-то откровенничает со Взятыми.

Но насчет битвы при Чарах Шепот была права. Госпожа тогда таскала меня с собой повсюду, чтобы все события были описаны так, как они происходили. Она не требовала пристрастного подхода. Наоборот, настаивала, чтобы я писал все как вижу. Однажды Госпожа даже намекнула, что, дескать, власть ее будет свергнута и тогда историки обольют ее грязью. Поэтому она хочет, чтобы сохранилось непредвзятое свидетельство очевидца. Давненько я об этом не вспоминал. Это была одна из самых любопытных странностей, подмеченных мною в Госпоже. Ее совершенно не волновало мнение окружающих, и в то же время она боялась, как бы какой-нибудь сукин сын не перелицевал историю по своей мерке.