Я серьёзен, как непогашенный вексель, Уилл. Впрочем… Что ж, возможно, эта версия истории и не является достоверной. Знаете, прошлое по своему устройству не прочнее меди, под влиянием ветров времени многие детали стираются так, что иной раз уже непросто восстановить подробности… Возможно, обретший мудрость Кронпринц не отправился на морское дно, если вас это утешит. Возможно, его попросту выкрали из его собственной спальни похитители, банда отчаявшихся головорезов, привлечённых соблазном и запахом наживы. Это ведь так опасно в наше время — откровенно щеголять своим состоянием и при этом столь беспечно относиться к жизни… Мне кажется, последние дни его существования тоже подарили богатый жизненный опыт, хоть и весьма безрадостный. Судя по останкам, несчастного долго пытали, выведывая, где он хранит золото — вырывали зубы и ногти, пилили кости, выкалывали глаза… Об этом мне рассказал покойный Салливанн, полицейский, а он, в свою очередь, от прозекторов, вскрывавших тело…

— Но как же… — губы Уилла беззвучно смыкались и расходились, не порождая звука, — Монета… Вы имеете в виду, он не…

— Не превратился в монету? Вот уж сомневаюсь. Эту историю с монетой поведал полицейским тот безумный жрец Монзессера или просветлённый индийский брахман или кем он там себя величал. Бедняга попросту повредился умом и горазд был выдумывать самые безумные истории. Неделей позже, когда тело Кронпринца уже было найдено, его отпустили — и он умер, отравившись смертельной порцией камбалы. О, заметьте, до чего вовремя я закончил! Пришлось обрезать некоторые детали повествования, зато мне удалось уложиться наилучшим образом. Только взгляните, мы как раз въезжаем в Олд-Донован!

Часть вторая — Глава 5

Олд-Донован встретил их, как распорядитель похорон встречает дальних и не особенно привечаемых в доме покойного родственников — с холодной чопорной вежливостью, почти не отличимой от показного безразличия. Отпустив кэб, Лэйд первым делом размял ноги и это принесло ему куда больше удовольствия, чем открывающийся вид.

Иногда он думал о том, что если Он, разочарованный своим творением, в конце концов разозлится и обрушит на Новый Бангор всю свою злость, заставив остров утонуть в океане, именно Олд-Донован останется единственным о нём напоминанием. Исчезнет превратившийся в труху Миддлдэк, рухнут кирпичные бараки и фабричные купола Коппертауна, бурые водоросли оплетут и затянут некогда сверкающий Редруф, превратив его в охотничьи угодья для донных падальщиков, и лишь Олд-Донован сохранит свой неизменный вид, который не претерпел изменений за века.

— Предпримем небольшую прогулку, — сообщил Лэйд Уиллу, поднимая свой шагреневый саквояж, — Мой приятель, с которым я хотел вас познакомить, живёт на отшибе и не любит шума. Такой, знаете, городской домосед. Впрочем, вас, кажется, эта перспектива не очень-то пугает.

Почти сразу Лэйд понял, что его опасения были напрасны. Прогулка по стылым каменным потрохам Олд-Донована не только не пугала Уилла, но и доставляла ему, казалось, самое искреннее удовольствие. По крайней мере, с его лица на протяжении всей прогулки не сходила полуулыбка, а близорукие глаза мечтательно щурились, разглядывая монументальные готические громады, обступавшие его со всех сторон, точно туши исполинских мраморных китов в парадных викторианских ливреях.

Время от времени Уилл приостанавливался, доставал блокнот и торопливо зарисовывал понравившуюся ему натуру. Выходило у него недурно — украдкой покосившись, Лэйд отметил, что Уилл превосходно схватывает форму и перспективу, сооружая из нескольких грубых штрихов весьма точные подобия зданий.

— Имею слабость к современной архитектуре, — признался он виноватым тоном, поймав взгляд Лэйда, — Её часто ругают за несимметричность и искажение классических образов, зарождённых формами Ренессанса, но, как по мне, подобный отход от канонов и правил вполне оправдан. Неправда ли, в нарочитой строгости этих линий угадывается что-то удивительно мягкое, почти воздушное?

Лэйд мрачно подумал о том, что «современной» архитектуру Олд-Донована мог назвать разве что его прадед. Для него самого архитектурная ценность этого района Нового Бангора мало чем отличалась от архитектурной ценности какого-нибудь скифского кургана.

— Значит, вы рисуете не только людей?

Уилл, сделав ещё пару быстрых штрихов, спрятал блокнот в карман.

— Чтобы приступить к такому сложному предмету, как человек, необходимо здорово набить руку на более простых формах. О, сколько церквей, ратушей, харчевен и банков я зарисовал! Мистер Бесайер, мой учитель, хотел, чтоб я хорошенько набил руку на этом деле, поскольку в камне живёт та же поэзия, что и в плоти. И знаете, по истечению времени я бы, пожалуй, сказал, что он был прав. В камне действительно есть что-то волнительное, чувственное. Это словно изысканные барельефы на грубой неотполированной породе вечности…

Лэйд не считал себя человеком, сведущим в архитектуре, и тему на счёт мистера Бесайера, уже порядком ему надоевшего, не поддержал.

— Ну и что понравилось вам зарисовывать больше всего?

Вопрос был задан походя, больше из вежливости, однако взгляд Уилла загорелся, превратив, как это обычно бывало, его щурящиеся невыразительные глаза в горящие золотым светом плошки.

— Без сомнения, Вестминстерское аббатство. Бывало, я просиживал там целыми днями. Совершенно упоительный стиль, который не дано воплотить ни одной картине. Эти старые доспехи, недвижимыми стальными шеренгами замершие вдоль нефа… Восковые фигуры, эти молчаливые зрители давно ушедших веков, взирающие на тебя скорбными лицами… Но, конечно, самое потрясающее впечатление производят цвета. Их переходы, границы, композиции — это нечто невообразимое. Чередование ярких красок, то появляющихся, то будто тающих… это истинное эстетическое удовольствие, мистер Лайвстоун, чистое, как любовь Господа.

Лэйд был уверен, что доспехи и восковые статуи, этот исторический хлам, вынесли из Вестминстерского аббатства давным-давно, но счёл за лучшее не перебивать Уилла — разговорившись, он, быть может, выложит что-то интересное, то, что он, Лэйд, впоследствии сможет использовать.

— Кажется, вы в самом деле проводили там немало времени, раз уж так прониклись.

— Ещё бы, — Уилл улыбнулся, как улыбается человек, вспомнивший что-то приятное, — Мне иной раз приходилось проводить там всю ночь напролёт!

Лэйд усмехнулся.

— Не боитесь призраков? Говорят, Вестминстерское аббатство прямо-таки кишит ими! Духи умерщвлённых британских королей, мстительные призраки властителей прошлого… Лично мне было бы немного не по себе, окажись передо мной во плоти Мария Стюарт или, чем чёрт не шутит, Генрих Седьмой собственной персоной[111]!

— Нет, — вновь улыбнувшись, заметил Уилл, — Подобные особы мне не попадались. У меня была куда более приятная компания.

Лэйд бросил в сторону Уилла насторожённый взгляд, однако тот в этот момент безмятежно зарисовывал шпиль какого-то дома, быстрыми штрихами придавая ему объём.

— Вы говорите о компании призраков?

Поглощённый своей работой Уилл коротко кивнул.

— Честно говоря, мне редко приходилось об этом рассказывать, к тому же я привык, что люди реагируют на подобные рассказы весьма резко. Некоторые ученики мистера Бесаера, беспутные мальчишки, и вовсе клеветали на меня, утверждая, что призраки, которых я видел, явлены винными парами и лауданумом. Что ж, я никогда не вступал в споры. Я