назвал его «дуайеном писательской братии». Неплохо сказано. Но лучше было бы услышать это не от человека со столь отталкивающей восточной наружностью. Да и к чему эта похвала? Неужели кто-то лучше него самого знает, какой он большой писатель? К чести Уэллса надо сказать, что подобную самоуверенность он культивировал в себе лишь постольку, поскольку это помогало в работе. В своей моральной самооценке он сделался даже строже к себе, чем прежде. И собственного мнения о себе не скрывал. В 1908 году в очередном своем исповедании веры «Начало и конец всех вещей» он писал: «Люди привыкли думать, что тот, кто рассуждает о моральных проблемах, и сам должен обладать исключительными душевными достоинствами. Я хотел бы оспорить это наивное предположение… В целом я склонен относить себя скорее к плохим, чем к хорошим людям.

Конечно, я не кажусь себе романтическим злодеем или образцом безнравственности, но я часто бываю раздражительным, неблагодарным, забывчивым и время от времени, пусть и в чем-то небольшом, просто до конца плохим человеком. На одном я настаиваю: я извлек свои верования и теории из собственного жизненного опыта, а не придумал их, применительно к обстоятельствам. И в половине случаев я научался добру, исходя из противоположного, отталкиваясь от дурного». В отношениях с окружающими он оставался непосредствен, прост, и, если забыть о Джейн, перед которой, впрочем, ему тоже не раз становилось стыдно, – достаточно покладист. Единственное исключение делалось для издателей. После успеха «Машины времени» перед ними был уже не тот начинающий писатель, что продавал свои рассказы по пятерке за штуку. В «Опыте автобиографии» Уэллс потом вспоминал себя, тогдашнего, не без некоторого смущения. Жадность, говорил он, отнюдь не принадлежит к числу моих природных качеств. Таким меня сделала долгая борьба за место под солнцем – за себя и за Джейн. Но долгое время у него буквально с языка не сходили слова «рыночный успех» и «цена за тысячу», и мысли его все больше занимал вопрос о годовом доходе за выдаваемую им литературную продукцию. Уэллс, впрочем, был не из тех людей, что способны отказать себе в удовольствии всякий раз объяснять свою линию поведения высокими побуждениями. И сейчас было точно так же. Он считал, что не писатели существуют для издателей, а издатели для писателей. Это он и доказывал весьма наглядным способом. Прежде чем заключить договор с Уэллсом, главе той или иной издательской фирмы приходилось крепко подумать, не окажется ли она в результате на грани банкротства. Уэллс же, напротив, полагал, что, чем более немыслимую цифру он назовет, тем большую услугу окажет издательству.

С момента, когда подписан договор, издателю придется начать отчаянную борьбу за существование, а это не может не пойти на пользу делу. И, само собой, на пользу литературе. Заплатив Уэллсу маленький гонорар, издатель о настоящем тираже и не задумается. А вот если ободрать его как липку, то он весь книжный рынок завалит книгами Уэллса – иными словами, той самой литературой, которая принесет наибольшую пользу читателю. Сказать, что он совсем был в этом не прав, было бы неверно. При том, что его теперь переводили уже не только во Франции и России, но и в Италии и Германии, английские тиражи его книг еще несколько лет не поднимались выше десяти тысяч, что не шло ни в какое сравнение не только с тиражами Киплинга (при всей ненависти к нему, Уэллс не мог не признать его крупным писателем), но и с тиражами давно забытой с тех пор Мэри Корелли. В 1896 году американский филиал известного издательства Макмиллан опубликовал «Колеса фортуны». Уэллс воспользовался этим для того, чтобы завязать отношения и с лондонской фирмой.

В 1903 году он предложил сэру Фредерику Макмиллану, стоявшему тогда во главе издательства, выкупить права у всех его предыдущих издателей и приобрести на будущее исключительное право публикации его книг. Это оказалось совсем нетрудно. Уэллс из всех своих коммерческих партнеров успел-таки попить кровушки, и те расставались с ним вполне охотно. Хотя Уэллс действовал через литературного агента, человек он был слишком деятельный, чтобы выпустить любую деловую операцию из-под своего контроля. И чуть ли не каждый издатель, если б он понимал, что имеет дело с классиком, поступился бы своим самолюбием и обязательно бы сохранил для потомства хоть одно оскорбительное письмо, полученное от Уэллса. Исключений Уэллс ни для кого не делал и свой темперамент не сдерживал. Форд Медокс Форд, оценивая отношения Уэллса с издателями, написал в 1910 году одному своему приятелю, что некогда видел для Уэллса две возможности: с годами он должен был стать либо помещиком и баллотироваться в парламент от консерваторов, либо попасть в сумасшедший дом. Теперь же, присмотревшись получше, он думает, что перед Уэллсом открыта лишь вторая дорога – в Бедлам. Как легко догадаться, Макмиллану Уэллс тоже предъявил условия достаточно жесткие. Только для того, чтобы окупить аванс, Макмиллан должен был напечатать семь с половиной тысяч экземпляров, а в дальнейшем, взяв на себя все расходы, выплачивать ему четверть продажной стоимости каждого экземпляра. Сэр Фредерик на это пошел.

Он мечтал, чтобы именно у него печатались писатели, которых уже назвали или скоро назовут классиками, но пока в списке его постоянных современных авторов числились только Редьярд Киплинг и Томас Харди, и ему хотелось как можно скорее прибавить к этим двум именам имена Сомерсета Моэма и Герберта Уэллса. Да и как деловой человек он надеялся не прогадать. Фирма с хорошей репутацией – это фирма с обеспеченным доходом, а классик – это писатель, которого издают и переиздают, и чем дальше – тем с большей выгодой. Впрочем, он тогда еще не знал, что его ждет. Конечно, он с первой же встречи заметил, какие у его нового клиента дурные манеры и некультурная речь, но сделал из этого только тот вывод, что не надо его звать на приемы, которые он устраивает для людей из высшего света и авторов. Он явно не понимал, что такой человек, как Уэллс, способен причинить достаточно неприятностей и на расстоянии. Уэллс твердо знал, что ни один из издателей, с которыми он был связан, не умеет вести дела. О Макмиллане он был чуть лучшего, но тоже не очень высокого мнения, а потому считал своим долгом растолковывать ему все, чего тот не понимал в своей профессии. Макмиллан же думал иначе. Ему казалось, что он разбирается в издании книг, а Уэллс не разбирается. Видимо, он был недостаточно хороший психолог и не сразу догадался, что люди, слепленные из такого теста, как Герберт Уэллс, разбираются решительно во всем, не исключая того, о чем не имеют ни малейшего понятия.

Сэр Фредерик был председателем корпорации английских издателей, владельцем прославленного издательства, перешедшего к нему от отца и дяди, вырос в мире книги, помнил, что именно Макмилланы начали издавать знаменитый журнал «Нейчур», а научным консультантом издательства был сам Томас Хаксли. Дубовый стол, за которым собирались гости в его особняке, был украшен автографами Теннисона, Гладстона, Мэтью Арнольда, Марка Твена и других знаменитостей прошлого поколения. Но для Уэллса все это отнюдь не говорило в пользу сэра Фредерика. Издательство с большими традициями? А не значит ли это, что оно закоснело в предрассудках? Старая культурная семья? Ну вот они и будут со своей хваленой культурой указывать ему как писать! Только пусть не надеются – такое с ним не пройдет! И не проходило. Всякий раз, когда сэр Фредерик делал свои редакторские замечания, разражался скандал. Уэллс не просто отвергал любые поправки, а еще и писал такие оскорбительные письма, что потом даже сам догадывался, каким неподобающим образом себя вел, и готов был извиниться. И он все время чего-нибудь от Макмиллана требовал. По выражению Ловата Диксона, который в начале XX века работал редактором у Макмиллана, а шестьдесят лет спустя написал книгу об Уэллсе, в значительной своей части посвященную отношениям Уэллса и Макмиллана, Уэллс выказывал при этом «непосредственность и обаяние ребенка, хотя и всегда знающего, что он хочет». Французская «Нувель ревю» обругала его английский язык, но ему, Уэллсу, неохота вмешиваться в это дело. Может быть, Макмиллан найдет способ одернуть рецензента?

Ведь другой французский журнал только что его похвалил! Он заканчивает работу над новой книгой, которая будет из лучших, созданных не только им, но и вообще в современной Англии. Напечатать