в регистратуре. Забрав лопату, Герб усадил меня на одну из скамеек подальше от пациентов, у меня не нашлось никаких сил противиться этому и пойти домой. В голове звенела пустота, пальцы перебирали металлический футляр, то и дело щелкая его кнопкой. Во рту я почти ощутил привкус сигарет.

— Господин Каин, неважно выглядите.

Разношенные кожаные туфли мелькнули на полу передо мной. Запахло молоком, уютом и совсем немного лавандой, что обычно вешали к шерстяным вещам, отгоняя моль. Подняв взгляд, я поприветствовал знакомца кивком.

— Здравствуй, Геспер, вам тоже нездоровится?

— Ах, ничего страшного, мы просто немного заболели, но доктор уже пообещал, что всё будет хорошо.

Мы?

Присмотревшись, я заметил за спиной мага Мелету с ребенком на руках. Малыш, основательно запакованный в комбинезон с меховым подкладом, безнадежно поболтал руками в воздухе и, глянув на меня, надул ртом пузырь. Голос некроманта звучал тревожно.

— Вам, может быть, нужна помощь? Что-то случилось?

— Нет, я уже сделал то, что хотел, Герберт только что унес лопату.

— Стесняюсь спросить, зачем она вам в больнице.

— Не здесь, на кладбище. Нужно было навестить Азуру.

Осоловело помотав головой, я попытался найти Уэста, но его и след простыл. Просыпающееся сознание вело меня в два места, на крыльцо или в архив. Только там я мог бы хоть немного взбодриться.

— Ох, ее всё же накрыли обломки Храма, очень жаль.

— Нет, она погибла от удара мечом на площади, ко мне она не дошла.

Геспер на несколько секунд замолчал. Расслабившись, я достал портсигар и вновь нажал на кнопку.

— Но я отчетливо видел, что она зашла в северные двери. Я сам был там и даже попытался остановить, но она не послушала, и меня отвлекли светлые.

— А потом?

— Храм рухнул. Тело Ньярла спас алтарный камень, а вас — настоящее чудо, я даже не думал, что кто-то после такого может выжить.

— Это не могла быть она, к тому моменту Азура должна была уже погибнуть.

— Тогда…

— Мимик? После смерти хозяйки? Насколько это возможно?

Опасливо оглянувшись на супругу, занятую ребенком, Геспер сделал голос тише, явно переживая из-за того, что она может услышать.

— Возможно… если ему отдали последний приказ. Я сам отдал такой перед вторжением. Попросил демона защищать Мелету несмотря ни на что, даже после моей смерти.

— Геспер!

— Прости, душенька, я очень переживал.

— И что бы я без тебя делала, ты не подумал?

— Милая, родная моя, это правда было важнее.

— Важнее, чем ты?

— Конечно важнее, чем я.

Герберт нашел меня на скамейке у крыльца административного корпуса. Пуская в воздух колечки дыма, я наслаждался необычайным покоем, подаренным мне никотином. Загрубевшие пальцы почти не чувствовали жара от сигарет. В памяти маячила потрепанная коричневая обложка записной книжки на дне коробки, среди сборников реагентов, справочников трав и ядов.

— Ну что, будешь искать демона? Поедешь в Санктум?

— Нет.

— А что так?

— В ближайшую неделю я буду занят, мне нужно разобрать вещи в поместье и закончить один давний разговор.

Он объявился под конец времен

«Все знали, что настал последний час, И

было так: сперва ушли моря,

Потом разверзлась суша, и заря

Скатилась на оплоты смертных рас.

В финале Хаос, вечное дитя,

С лица Вселенной Землю стер шутя.»

Г.Ф. Лавкрафт, «Ньярлатхотеп» цикл Грибы с Юггота

Утро встретило меня бледным солнцем в окнах и дурными предчувствиями. С момента последней встречи с Авелем уже прошло несколько дней, а я всё еще не была уверена в собственном выборе, но и не видела иного выхода. Неопределенность и туманные перспективы отдавались в груди подобием тошноты, словно меня укачало на извилистом пути в гору или на горке с множеством поворотов. Всё было до безумия неправильно, чужие проблемы тянули всё глубже в неизвестную трясину лишних чувств, желаний и мнений. Привычные догмы пошатнулись, хоть и всё еще выглядели крепкими.

Светлые однозначно должны были ответить за вторжение, но как? Своими жизнями? Деньгами? Переданной властью? Каин по праву может занять трон Целестии, но нужно ли это делать — очень большой вопрос. И что меня ждет после его «воцарения»? Я отправлюсь в Академию? Умру? Отправлюсь в Кадат и буду жить в доме Лилит на его деньги? Как при этом поступит Аван? Останется в Сомне или поедет к брату? Она тоже будет участвовать в перевороте? Согласится на шантаж Мирры и позволит в случае чего убить ее сына? Но она чуть ли не единственная из Блэквудов, кто действительно хотел всё рассказать Авелю и хоть как-то построить с ним отношения. Как много она знает о планах брата?

Я ничего не понимаю. Мне так надоело быть инструментом, но иного пути всё еще нет.

Кажется, ты слишком много на себя берешь.

Не много, в самый раз. Я то лезвие, то оружие, что должно пролить кровь, и пусть передо мной уже есть одна цель, только мне решать, сразить ли ее.

Уж не думаешь ли ты оставить Авелю жизнь?

Не думаю. Пока. Присматриваюсь ближе и стараюсь сама решить, как действовать сейчас.

Советую оставить это тем, кто разбирается больше тебя.

Я не дура, Ньярл, и у меня есть собственное мнение.

Да, и мы уже видим результат.

В комнате неподалеку привычно звякнули кольца задвигаемых штор. Энн раздражал яркий свет, и большую часть дня она проводила в полутьме спальни, недовольно высказывая матери любой сиюминутный каприз. Элиза, покорно подчиняясь почти потерянной дочери, гоняла в свою очередь слуг и требовала приносить всё желаемое в кратчайшие сроки, но едва ли маленькая бунтарка становилась счастливее от множества цветов, конфет и дорогих сорочек. Главной ее недосягаемой целью остался Алан, которого она украдкой выжидала еженощно у окна, стоило только солнцу скрыть свои багровые лучи.

Но ухажёр не приходил, словно забыл о своей случайной симпатии, оттого по утрам Энн становилась всё более невыносимой, срываясь на слугах. Матери она пока не смела грубить напрямую, при отце всё еще старалась помалкивать и послушно опускать глаза, притворяясь послушным дитя, но едва ли его возможно было обмануть такой пантомимой.

Сам Карвен, к слову, вновь начал пропадать, не в своих таинственных лабораториях, а в городе, возвращаясь день ото дня всё серее, словно где-то по пути у него каждый раз кто-то вытаскивал кошелек, либо тянул в бессмысленную драку. Его тяжелый, свинцовый взгляд смягчался только при виде дочери, но и то, стоило ему переступить порог детской, как мужчина будто бы съеживался, клонился к земле под грузом незримой беды. Каждый раз наблюдая