— Продолжай! — раздраженно рявкнул Шон, не удостоив сына ответом. Дирк поднял бокал, приветствуя отца, и понимающе улыбнулся.

— Ты принимаешь законы, отец, ты и твои друзья в парламенте и законодательной ассамблее провинции, и ты можешь их изменить. Это твое участие в сделке.

Пока Дирк говорил, Шон набрал полную грудь сигарного дыма и теперь понемногу выпускал его, так что его голову окутала голубая пелена. Он ответил:

— Проясним положение. Ты вкладываешь деньги, а я использую свое влияние в парламенте, чтобы снять запрет на использование нужных нам земель между Нкомо и Бубези?

— И во всей долине Бубези, — добавил Дирк.

— И в долине Бубези. Потом я создаю какую-нибудь подставную компанию, которая получит эти земли в аренду на тысячу лет.

— Да, верно.

— А как же стоимость плотины и железной дороги к плотине? У тебя есть такие деньги?

Марк не верил своим ушам: Шон Кортни торгуется из-за достояния нации, из-за сокровища, доверенного ему как представителю народа. Он хотел закричать, обрушиться на их планы. Глубокое уважение, которое он прежде испытывал, превращалось в гнев и ощущение предательства.

— Таких денег нет ни у кого, — ответил Дирк. — Мои люди сделали предварительную оценку: потребуется больше четырех миллионов фунтов. Ни у одного человека таких денег нет.

— И что же? — спросил Шон; клубы дыма над его головой рассеялись, и Марку показалось, что генерал вдруг постарел. Лицо его посерело и осунулось, глубоко посаженные глаза игра света превратила в пустые глазницы в черепе.

— Деньги даст правительство. — Дирк рассмеялся и снова принялся расхаживать. — Точнее, правительство на свои средства построит плотину и железную дорогу. Чтобы освоить народные богатства. — Дирк снова рассмеялся. — Представь себе, каким уважением будет пользоваться человек, который проведет эти законы через парламент, принесет в глушь прогресс и цивилизацию. — Он взял бокал и одним глотком осушил его. — Все это назовут его именем. Плотина имени Шона Кортни. Звучит внушительно. Недурной памятник, отец.

Дирк отсалютовал отцу стаканом.

— А как же племенные земли, Дирк?

Марк заметил, что Шон впервые назвал сына по имени, и пристально посмотрел на него.

— Мы уберем оттуда черных, — небрежно ответил Дирк. — Найдем для них место где-нибудь в горах.

— Заповедники?

— Боже, неужели мы позволим нескольким диким животным встать на пути ста миллионов фунтов? — Он с деланным отчаянием замотал головой. — Прежде чем мы затопим долину, ты сможешь там поохотиться. Тебе ведь всегда нравилась охота, верно? Я помню, как ты рассказывал про охоту на слонов в старину.

— Да, — тяжело кивнул Шон. — Я убил много слонов.

— Значит договорились, отец? — Дирк остановился перед отцом, и впервые проявил беспокойство: небольшая морщина перечеркнула открытый лоб. — Будем работать вместе?

Шон еще несколько секунд молчал, глядя на пресс-папье, а когда поднял голову, показался больным и очень старым.

— То, о чем ты мне рассказал… грандиозность этого замысла — все это застало меня врасплох. — Он говорил осторожно, тщательно подбирая слова.

— Дело большое и требует характера, — согласился Дирк. — Но прежде тебя ничто не пугало, отец. Ты когда-то сказал мне, что если чего-то хочешь, идешь и берешь и ничто тебя не остановит.

— Я постарел, Дирк, а когда человек стареет, он утрачивает силу молодости.

— Да ты силен, как бык!

— Мне нужно подумать.

— Долго? — спросил Дирк.

— До… — Шон остановился, что-то прикинул и закончил: — До конца следующей парламентской сессии. Нужно поговорить с людьми, оценить осуществимость плана.

— Это слишком долго, — нахмурился Дирк, и его лицо вдруг перестало казаться прекрасным, выражение глаз изменилось, они стали злобными, как у хорька.

— Мне нужно это время.

— Ну хорошо, — согласился Дирк, улыбнулся сидящему отцу и начал протягивать руку, но Шон словно не увидел этого, и Дирк сунул руку в карман пальто.

— Я позабыл гостей. Мне пора. Марк проводит тебя.

— Ты дашь мне знать? — спросил Дирк.

— Да, — тяжело ответил Шон, по-прежнему не глядя на него. — Я дам тебе знать.

Провожая Дирка Кортни на выход, Марк был словно в лихорадке от ненависти и гнева и боролся с дикими, темными и яростными порывами, налетавшими на него. Он ненавидел Дирка за то, что тот замарал своей грязью, опорочил человека, которого Марк уважал, перед которым преклонялся.

Он ненавидел Дирка из-за деда, из-за Андерсленда, и из-за ужасных, но пока неизвестных деяний этого хлыща, ненавидел за то, что тот надумал сделать с его любимой землей за Воротами Чаки.

У выхода Дирк взял со стола свою шляпу и, надевая ее, внимательно наблюдал за Марком.

— Меня хорошо иметь в друзьях, — негромко сказал он. — Отец доверяет вам и, уверен, рассчитывает на вас. Вы увидите, что я умею быть благодарным и щедрым, и, поскольку вы слышали наш разговор, то понимаете, что для меня будет ценной любая, самая ничтожная информация.

Марк смотрел на него. Его губы оцепенели и стали холодными, он дрожал от усилий сдержаться. И молчал, не доверяя своему голосу.

Дирк Кортни резко повернулся, не дожидаясь ответа, и легко сбежал по ступенькам в ночь.

Марк долго смотрел ему вслед, когда он уже исчез. Послышался шум мотора мощной машины, заскрипел гравий под колесами, лучи фар осветили сад и исчезли.

Ноги Марка несли его, повинуясь яростному гневу, и в кабинет генерала он почти вбежал. Вошел без стука.

Из его горла рвались слова осуждения, обвинения, отвержения; он посмотрел на стол генерала, но стол был пуст.

Он должен предупредить генерала, что прибегнет к любым средствам, чтобы сорвать этот подлый договор, должен выразить свое разочарование, свой ужас оттого, что Шон Кортни спокойно выслушал сына, тем более обещал подумать и почти посулил свою поддержку.

Генерал стоял у окна спиной к комнате, его широкие плечи поникли. Казалось, он стал меньше ростом.

— Генерал, — голос Марка звучал резко и решительно, — я ухожу. Совсем. Но перед уходом хочу сказать, что буду бороться с вами и вашим сыном…

Шон Кортни повернулся. Плечи его по-прежнему были опущены, голову он наклонил прислушиваясь, как слепой, и Марк замолчал, его ярость испарилась.

— Марк? — спросил Шон Кортни, словно только что вспомнил о его существовании.

Марк смотрел на него, не веря своим глазам: Шон Кортни плакал.

Блестящие слезы текли из его глаз по морщинистым щекам, каплями повисая на бороде. Ничего более угнетающего и мучительного Марк никогда не видел; ему захотелось отвернуться, но он не мог.