– Какую кровь?

– Мою. И моей племянницы. Ну-ка скажи им, что у меня кровь – что надо!

– Какой племянницы?

Шамрук сделал паузу и перешел на шепот.

– Это одна прошмандовка. Я же не могу им так сказать. Я сказал, что она – моя племянница. Когда они позвонили, мы как раз зависали. Да ты что, Новый Год же! Но, я все бросил, раз надо, значит надо! Мы ведь с тобой друзья. Мне для друга ничего не жалко, даже крови. А эти врачи, представляешь, говорят, что у пьяных они кровь брать не будут. А где они сейчас трезвого найдут? Возможно, я пьян. Зато заразы никакой!

– Слушай, давай по порядку. Ты где? – если честно, но я даже обрадовался его пьяному бреду. Хоть какой собеседник.

– Как где? – удивился он. – В больнице. У твоей жены. Они ведь меня по твоей просьбе вызвали? Честно говоря, я думал, что ты здесь. Звоню, звоню тебе, а ты все недоступен и недоступен. Ты где?

– Я-то дома. А вот ты зачем поперся в больницу моей жены? – меня разбирал смех, наверное, его кто-то разыграл.

– Не твоей жены, а к твоей жене. Мне позвонили, спрашивают: «Вам Ольга Тихонова известна?». Я говорю: «Известна». Они говорят: «Она находится в реанимации, срочно нужно сдать кровь». Я все бросаю и мчусь.

– Кто находится в реанимации?

– Ёб… Твоя жена, кто же еще? Ты что ничего не знаешь?

– В какой реанимации?

– В больнице скорой помощи.

Меня бросило в пот.

– А где дочь?

– Какая дочь?

– Моя.

– Я не знаю. Я думал, что ты в курсе. Я думал, что это по твоему поручению звонят. Я вообще ничего не знаю. Тут менты какие-то ходят. И меня не пускают. Ты скажешь им, в конце концов, что у меня кровь хорошая?

– Ты ее видел?

– Кого?

– Ольгу?

– Нет. Но, говорят, она пришла в сознание.

Я опять сел задницей на пол, уже в который раз за день.

– Повтори еще раз, – попросил я. – Тебе кто-то позвонил и сказал, что моя жена в больнице?

– Да.

– А почему не мне?

– Ты, наверное, был недоступен.

– Могли ведь позвонить, например, матери или Чебоксарову. Почему именно тебе?

– А я почем знаю?

– Просто позвонили и сказали, что Ольга в больнице?

– Да, сказали, что надо сдавать кровь. Я все бросил и приехал сюда. А меня тут посылают. Слушай, я даже не спросил, что с ней случилось.

– Так спроси и перезвони мне! И узнай, где моя дочь! Я уже еду!

– Так ты, был не в курсе?!

– Я и сейчас не в курсе. Все. Я еду.

В машине я набрал Спарыкина и сообщил ему последние новости. Вся его теория рассыпалась в прах. Из-за него мы потеряли несколько часов драгоценного времени. Да и сам я дурак, не мог включить телефон сразу, как пришел. Было же мне сказано! Тем более что никто и никогда не звонит ко мне домой. Многие даже не знают, моего домашнего номера.

Спарыкин все еще находился в машине Чебоксарова. Он воспринял известие спокойно и без лишних слов выразил желание тотчас приехать в больницу.

– Мы там будем раньше тебя, – заверил он.

Вдоволь напсиховавшись утром, сейчас я был спокойнее. Внутри я, конечно, весь горел, но вел машину гораздо осторожнее. Вчера мне уже приходилось следовать этим маршрутом на прием к доктору Сенчилло. Больница та же, а поводы разные.

Где-то на середине пути позвонил Шамрук.

– Ее нашли вчера в придорожной канаве. Всю избитую и переломанную. Дочери рядом не было. Это без балды. Кажется, ее выкинули из машины на полной скорости, прямо под встречную. Или просто в кювет. Или об дерево. Они сами толком не знают. Ей делали операцию. Сейчас опасность миновала. Она пришла в себя. Разговаривать почти не может, но каким-то образом ведет беседу со следователем.

– А кто тебе-то позвонил? – этот вопрос меня сильно раздражал.

– Позвонила медсестра. Говорит, что твоя жена сама указала на номер в записной алфавитной книжке. Не знаю, почему.

– Странно.

Уж кого-кого, а Шамрука – то Ольга точно терпеть не могла.

Мы подъехали к больнице одновременно. Спарыкин, воспользовавшись милицейским удостоверением, скрылся за дверями реанимации, а мы с Чебоксаровым остались сидеть внизу, в вестибюле приемного покоя, на желтых деревянных скамейках. Я рассматривал узоры на полу составленные из мраморной крошки, залитой бетоном и молчал. Колька тоже не проявлял желания пообщаться. Вокруг ходили хмурые озабоченные люди. Кроме, ставшего уже привычным, раздражения во мне расправляло плечи еще одно негативное чувство. Я злился. Причем на всех подряд, и на Чебоксарова, понятно почему, и на Спарыкина за то, что его долго не было, и на незнакомых людей за то, что они шаркали ногами.

Наконец полковник появился. Он шел впереди молодого парня и что-то напряженно рассказывал ему через плечо.

– Значит, так, – бодро сказал он. – Похоже на похищение. Они утром, когда уходили от тебя поймали такси, или вызвали. Пока не понятно. Через квартал водитель остановил машину и подсадил на заднее сидение еще одного пассажира. Тот выбросил твою жену на полном ходу километра через три. А дочь увезли. Выживет Ольга или нет их, похоже, не интересовало. Цель похищения – Марина.

Парень, которого Спарыкин так и не удосужился представить, согласно кивал головой и поддакивал.

– Супруга путает марки машины. Номер, естественно, не заметила, – продолжил Спарыкин.

– Я сейчас поеду, прочешу обочину на предмет обнаружения трупа, – сообщил о своих планах неизвестный парень. – Километров пять хватит?

– Захватите десять, – посоветовал Спарыкин. – Скорость, судя по всему, была приличная.

Я не сразу понял, о каком трупе идет речь.

– И надо пробить девку, может, это ее какие-то дружки, – изрек незнакомец.

– Ей десять лет, – сказал Чебоксаров.

– Мне попадались девятилетние проститутки, – сообщил паренек.

Я вспыхнул. Причем не просто вспыхнул, а размахнулся и со всей силы съездил парню по зубам. Он успел среагировать, мотнул головой, но я, все равно попал, правда, в щеку. Хама отбросило на метр. Он собрался мне ответить, но Чебоксаров со Спарыкиным повисли у него на руках.

– Это отец девочки, – пояснил полковник.

– А… – неизвестный отнесся к этому сообщению с пониманием, он немного замешкался, вначале хотел протянуть нам руку для прощания, но побоялся, пробормотал: «Пока» и ушел.

– Я хочу подняться к Ольге, – сказал я.

– Она в реанимации, – возразил Спарыкин. – Туда не пускают.

– Я очень хочу, – меня била дрожь. – Ты ведь можешь.