– Это про «пеньки» и «асусы»? – догадался он.

– Угу.

– За это ее и хлопнули. Где теперь эти рисунки?

– Я их выбросил.

– Зачем? – спросил Колька.

– Откуда я знал!

– Сам же говорил, что картинки красивые.

– Что теперь об этом говорить.

– Куда ты их выбросил?

– В корзину у себя в кабинете.

– Так они, наверное, там и лежат, – предположил полковник.

– Это было сто лет назад. Фая уже все давно отнесла на свалку.

– Дождешься от нее, – не поверил Спарыкин.

– А у меня она каждый день выкидывает, – встрял Чебоксаров.

– Вот видишь! Поехали, проверим.

– Поехали, – согласился я.

Макарыч тоже отправился с нами. Он сел ко мне, Спарыкин – к Кольке, остальные поехали каждый на своей.

Дворник у подъезда сдирал с земли одежду, обнажая ее беззащитное черное тело перед лицом свирепствующей вьюги. Я посмотрел на него подозрительно. Даже остановился. Никому нельзя верить. Хотя морда вроде та же, уже года два.

– Как ты думаешь, там они или нет, эти рисунки? – раза три спросил генерал, пока мы ехали. От возбуждения он раздувал ноздри.

Я не отвечал на его вопросы. Откуда я мог знать?

Рабочий день подошел к концу. Кроме охранника и уборщицы в офисе никого не было. Можно было подойти к Фае, которая мыла полы на первом этаже, и спросить, когда она опустошала мою корзину. Меня так и подмывало это сделать. Но я взял себя в руки, поздоровался и прошел наверх. Все остальные двинулись за мной. Мы как ехали по городу вереницей, так и поднялись – гуськом.

Я открыл дверь ключом и зажег свет. Потом подошел к столу. Корзина была полной. Рисунки лежали с самого верха. Я вдохнул полные легкие воздуха и сел в кресло. Вернее опять упал. Ноги подкосились.

– Они здесь, – сказал я и нагнулся под столешницу.

– Йес! – сказал Федя.

Я вытащил картинки и разложил на столе обратной стороной. Некоторые листы были исписаны очень сильно, на некоторых были нарисованы какие-то линии и цифры, другие почти не имели информации.

Федя собрал их в кучу и стал рассматривать.

– Это рабочие записи прогера и ремонтника компьютерной техники, – пробормотал он. – Надо разбираться. Здесь всё?

– Вроде, – я еще раз для порядка порылся в урне.

– Тогда я их сейчас отксерю и заберу. Мне надо с ними поработать. Поеду домой. Где у вас ксерокс?

– Давай, я размножу, – вызвался Чебоксаров. – Тебе обе стороны?

– Картинки не надо.

Чебоксаров ушел в бухгалтерию. Макарыч с полковником о чем-то трепались в полголоса. Полупан и Федя читали надписи, причем Полупан – с глупым видом.

Открылась дверь, и вошла Фая, гремя ведром и размахивая тряпкой.

– Сергей Леонидович, можно я уберусь у вас?

– Че, невтерпеж? Любопытство раздирает? Решила убраться в кои веки?

– Я каждый день убираюсь.

– Да что ты говоришь?! – заорал я. – Каждый день?! Может, и мусор из корзины каждый день выкидываешь?!

– Нет, мусор – два раза в неделю, – не моргнув глазом, соврала уборщица.

– А два раза в год, не хочешь?! Совсем охерела! Я месяц назад выкинул бумаги, так они до сих пор в урне лежат! Там у тебя уже скоро черви заведутся! Я тебя выгоню к чертовой матери!

Фая бросила тряпку в ведро, подняв кучу брызг, и сделала обиженное лицо.

– Просто у вас там редко бумаги бывают. Вот Николай Александрович, он всегда, когда работает, выкидывает очень много мусора. А у вас почти всегда пусто.

– Это не твое дело. Ты каждый день должна корзину очищать. Ясно тебе или нет?

– Ясно.

– Если ясно, то иди отсюда! Еще раз корзина будет полной, выгоню в два счета!

Уборщица покраснела и, пятясь задом, покинула комнату.

Все присутствующие смотрели на меня, как на больного.

– Тебе нужно было ей спасибо сказать, – возмутился генерал.

– Ты чего разорался? – поинтересовался Спарыкин.

Действительно.

– Сам не знаю. Нашло что-то.

После воплей мне легче не стало. Наоборот, затряслись руки. Показалось, что меня как-то все сразу застеснялись. И даже отодвинулись.

Вернулся Чебоксаров. Он держал в руках две стопки бумаг.

– Куда деть подлинники? – в воздух спросил он.

– Давай мне, – попросил я. – Теперь-то я с ними не расстанусь.

– Помнишь, – спросил у меня Колька. – Мы один шедевр вроде бы кому-то отдали?

– Точно, там была нарисована Лариса. Мы ей и отдали. Представляете, – заискивающе обратился я ко всем. – Баба просто сидела, ждала меня и от нечего делать набросала портрет секретарши. Между прочим, очень похоже. Она была талантливой.

– И где этот лист сейчас? – поинтересовался Федя.

– Там у Ларисы на столе в рамке в прихожей. Принеси, пожалуйста, – обратился я к Чебику.

Дальтоник ушел и почти сразу вернулся.

– Там его нет.

– Как нет? Вчера еще стоял. Эта дура раскрасила портрет гелиевыми ручками.

– Ну вот, началось, – подключился к разговору полковник.

– Да точно – нет, – заверил всех Чебоксаров. – Рамка лежит пустая, а рисунка нет.

– Уперли, – предположил я.

– Факт, – согласился Федя. – Значит, там было что-то ценное.

– Главное, рамка на месте, а рисунка нет, – еще раз возмутился Чебоксаров.

– Тут действует целая банда, – догадался Полупан.

– Да подождите, вы, – перебил его Макарыч. – Нужно ей позвонить и узнать.

Я открыл записную книжку и нашел домашний номер Ларисы.

– Алло.

– Привет. Помнишь, мы отдали тебе рисунок, который нарисовала подружка Виталика?

– Да

– Ты куда его дела?

– А зачем вам? – игриво спросила она.

– Я буду дрочить на него тревожными зимними вечерами.

Я хотел, как обычно промолчать, но, все же, сказал. Зачем? Не знаю. Вырвалось. Лариса бросила трубку.

– На, теперь ты поговори, – передал я трубку Кольке.

Чебоксаров нажал повтор.

– Ларис… – успел сказать он, потом долго слушал. – Да не обращай внимания… Нам нужно знать, где этот портрет. Нужно… У тебя где? Дома? Хорошо, мы сейчас приедем.

– Она взяла его домой, – пояснил он нам после окончания разговора. – Нужно съездить забрать.