В небольшой церковной области в пределах Франции, в графстве Венесен, и в больших городах, Авиньоне и Карпентра, где поселились и многие испанские беглецы, евреи не только были терпимы, 110 даже пользовались необыкновенными привилегиями. Им дозволено было в неограниченной мере заниматься торговлей и ремеслами. Они были освобождены от тяжелой необходимости выслушивать проповеди миссионеров, несмотря на то, что это было предписано им папами и соборами. Они были также освобождены от необходимости носить особый еврейский наряд. Пред судом они были уравнены в правах» с прочим населением. Папа Климент принял этих евреев под свою особую охрану и угрожал отлучением всякому, кто нарушит эти мирные отношения). Депутаты городов жаловались на это покровительство евреям и требовали для них ограничений.

Давид Реубени, по-видимому, передал папе Клименту VII письма, полученные им от португальских капитанов или купцов, которых он, быть может, встретил в Аравии и Нубии и которые, вероятно, удостоверили существование в том уголке земного шара воинственных еврейских племен, да и многого иного, в чем уверил их авантюрист с импонировавшим им даром воображения. Эти письма папа переслал португальскому двору, и, когда их там нашли в порядке, Давид был принят с большими почестями, как посланник чужой державы. На муле он разъезжал по Риму в сопровождении десяти евреев и более двухсот христиан. Поднять крестовый поход против Турции, опираясь на израильские войска, прогнать из Св. земли злейшего врага христианства и таким образом снова захватить в свои руки военные дела — все это было весьма заманчиво для папы, мероприятия коего каждую минуту тормозились и расстраивались сложными и запутанными политическими отношениями. Даже самые рассудительные евреи, не очень-то доверявшие словам Давида, не могли закрыть глаза пред тем поразительным фактом, что еврей с такой предупредительностью и с такими почестями принят при папском дворе, и были, в свою очередь, убеждены, что в рассказах Давида должно быть зерно правды. С тех пор римские и иногородние евреи стекались к нему, который открывал им столь лучезарное будущее. Синьора Бенвенида Абрабанел, жена богача Самуила Абрабанела послала ему из Неаполя значительную сумму денег, драгоценное шелковое знамя с вышитыми на нем десятью заповедями и много богатых облачений. Он же мастерски играл свою роль, держа евреев па почтительном расстоянии от себя. И только одному чрезвычайно богатому человеку, Даниилу из Пизы, он доверил свои планы. Даниил из Пизы был приближен к папскому двору и заботился о потребностях и удобствах Давида.

Когда Давид Реубени получил, наконец, от португальского короля официальное приглашение, он покинул Рим, где пробыл более года, и на судне с еврейским знаменем поехал к королю. В Алмерии, резиденции короля Иоао III близ Сантарема, куда Давид прибыл (в ноябре 1525 г.) с многочисленной свитой, как князь, большими денежными средствами и роскошным знаменем, его встретили также с большими почестями; там был обсуждаем вопрос о том, как могут быть доставлены оружие и пушки из Португалии в Аравию и Нубию. Появление Давида в Португалии, несомненно, вызвало перемену отношения к маранам и побудило Иоао отказаться от намерения преследовать их. Для столь огромного предприятия он нуждался в их поддержке, капиталах и советах. Вступая в союз с еврейским царем, он не мог одновременно преследовать полуевреев в своей стране. Поэтому внезапно остыло его рвение к вопросу о введении инквизиции в Португалии.

Можно себе представить, как велики были изумление и радость португальских маранов, когда они узнали, что еврей не только был допущен в Португалию, но даже имеет доступ ко двору и ведет переговоры с королем. Казалось: для них пробил час искупления, которого они так жаждали вь глубине исстрадавшейся души; пришла неожиданная помощь, близко освобождение и спасение от вечного страха. Они снова свободно вздохнули. Независимо от того, выдавал ли себя Давид Реубени за Мессию или нет, мараны принимали его за такового и считали дни до того великого дня, когда пред их изумленными глазами восстанет в ослепительном блеске новый Иерусалим. Они стекались толпами к нему, целовали его руки и относились к нему, как к своему царю. Эта радостная весть проникла из Португалии в Испанию к еще более несчастным испанским маранам, которых охватил безумный восторг. Душевное состояние этих несчастных уже и без того было слишком ненормальным, эксцентричным и неуравновешенным. Ежедневной ежечасно они претерпевали душевные муки, будучи вынуждены исполнять религиозные обряды, которые они в глубине души ненавидели, и тайком соблюдать предписания иудаизма под постоянным страхом быть уличенными в этом и по малейшему подозрению или доносу быть брошенными в темницу инквизиции, пытаемыми, и сожженными на костре. Нет ничего удивительного в том, что многие из них потеряли душевное равновесие и впадали в состояние, граничащее с безумием.

Один маран из Барселоны, ученик раввина Якова Берава выдавал себя за Бога в трех лицах и предсказывал: его постигнет смерть, но он через три дня воскреснет, все же, верующие в него, обретут блаженство. Конечно, инквизиция поспешила казнить несчастного вместо того, чтобы отправить безумца в больницу для умалишенных. Надежда на Мессию, т. е. избавление с помощью небесного чуда, составляла атмосферу, в которой жили и дышали мараны, в душе оставшиеся преданными вере своих предков. Когда весть о прибытии к португальскому двору посланника еврейского царства проникла в Испанию, множество новохристиан бежало в Португалию, чтобы быть вблизи мнимого спасителя. Но Давид, пользовавшийся в Португалии полной свободой, по-видимому, был весьма осторожен, не возбуждал у них надежд и не убеждал их открыто исповедовать иудаизм. Он прекрасно понимал, что висел над пропастью и что за всякое неосторожное слово или какой-нибудь необдуманный поступок он мог легко поплатиться жизнью. Тем не менее, взгляды маранов были обращены на него; они находились в необычайном возбуждении и напряженно ожидали грядущих чудесных событий, которые неминуемо должны были наступить.

ГЛАВА VIII. Кабалистически-мессианское движение, вызванное Соломоном Молхо, и введение инквизиции в Португалии (1525 — 1538)

Появление Давида Реубени и пробужденные им надежды особенно потрясли и глубоко взволновали одного благородного, даровитого и красивого юношу. Диого Пирес (род. в 1501 г., умер мучеником в 1532 г., который, при благоприятных условиях, со своей пламенной поэтической фантазией, несомненно, многое бы создал в области поэзии, сделался орудием нелепых выдумок мнимого посланника Хайбара. Родившись новохристианином, Пирес получил многостороннее образование, понимал мировой язык того времени, латинский, и говорил на нем, был королевским чиновником высшего суда и чрезвычайно любим при дворе. По-видимому, он уже с