что вы сильно отличаетесь мировоззрениями от своих близких.

– На ваше счастье.

– И на этот раз вы правы, – усмехнулся Петр и с шумом втянул воздух, когда Татьяна дернула край присохшей ткани. – Ваша тетя особенно строга.

– Разочарование очерствило ее.

– Разочарование?

Татьяна критически оглядела рану и принялась заново наносить мазь.

– Когда-то, еще в юности, она слишком увлеклась живым. Привела его сюда, отдала все свои богатства, научила тайнам горного искусства, а он все равно предпочел другую.

– Отказ может разбить сердце, это правда, – сказал Петр, стараясь не вдыхать особенно глубоко, чтобы ненароком не позволить стону сорваться. На вопросительный взгляд Татьяны он пояснил: – Я тоже имею несчастье быть брошенным невестой. И хоть пылкой любви между нами не было – только договоренность, – все же ее побег оставил горькое послевкусие. Так что вашу тетю я понимаю.

– Хотите сказать, вы тоже превратили того, кого любили, в каменную глыбу, а соперника выгнали из дома, предварительно вырвав ему язык?

– Нет, нет, ничего подобного, – ужаснулся Петр, содрогаясь. И тут же его осенила догадка: – Стойте, не та ли это ведьма…

– Синюшка? Да, она самая. Вас угораздило потерпеть крушение ровно у ее колодца. – Татьяна затянула повязку и отступила, вытирая руки платком. – Ну, готово. Боль сейчас стихнет.

– Благодарю вас. – Петр скосил глазами на пылающий бок. – Как там?

– Мазурку вам не танцевать еще порядочно, а вот отобедать с нами вполне будете способны.

Петр облегченно кивнул. Он и сам чувствовал, как с каждым вдохом силы приливали и мысли прояснялись.

– Мои друзья, – сказал он и мимолетно подивился, как легко и естественно слетело с губ это слово, – правильно ли я понимаю, что они в безопасности?

– Думаю, да, – подтвердила Татьяна. – Маменька не захочет ссориться с Иверией.

– Прекрасно. Поручение императрицы и вправду срочное, обсудить за обедом будет самым удачным. Если позволите спросить вашего совета… к кому лучше обратиться с разговором?

– Говорите с маменькой, – ответила Татьяна, – тетя не охоча до незнакомцев. А кроме того, матушка хоть и средняя сестра, но в хозяйственных делах у нее здесь главенство.

– Средняя сестра? – удивился Петр. – Значит, есть еще и третья? Младшая?

Татьяна постояла, складывая платок в аккуратный квадратик, и отвернулась к чемодану.

– Сможете сами подняться или позвать Алину Васильевну? – Она кивнула в сторону двери.

Петр только сейчас заметил стоявшую там истуканом каменную деву. Та оживилась, услышав свое имя, но Петр замахал руками.

– Не надо Алину Васильевну, – поспешил он заверить. – Я вполне способен.

Откинув одеяло, он бережно опустил ноги на пол и немного посидел, ожидая, чтобы прошло головокружение. Комната, где он очутился, была, по всем признакам, вырезанной прямиком в глубине горной породы. Стены блестели отшлифованной слюдой, черный пол расходился узорами корольковой меди. Вся мебель также сверкала в лампадном свете, и столы, и книжные шкафы, и резные табуреточки. На чайном столике покоилось фарфоровое блюдо, полное тех самых крошечных, размером со слезу, драгоценных камушков.

– Мы под землей? – уточнил Петр.

– А где же еще, – отозвалась Татьяна. – Медная гора – больше название, на самом деле наши владения уходят глубоко вниз, на сто девяносто восемь этажей. А возможно, уже и ниже.

Воздух у стены задрожал, покрылся рябью. В ней проступил образ: та самая девушка-ящерка, протягивавшая сложенную стопкой Петрову одежду, выстиранную и искусно заштопанную. Петр принял все с благодарностью, вдыхая свежий запах белоснежной рубашки и разглядывая целехонький мундир. Надо же, даже медали начищены.

– Удивительно, – восхитился он. – А ваши ящерки… Не могли бы они также восстановить и купол нашего аэростата?

Татьяна посмотрела на девушку:

– Их аэронавтическая машина упала возле Синюшкиного колодца. Восстановите?

Девушка глянула на нее с азартом.

– Отчего бы не восстановить? – сказала она и с поклоном отправилась обратно в стену.

Петр все никак не мог привыкнуть и с прежним восхищением смотрел, как живая фигура сливается с монолитной каменной глыбой.

Татьяна, явно не видевшая в подобном превращении ничего диковинного, лишь нетерпеливо махнула:

– Так что же, показать вам дворец?

Петр осторожно поднялся и, обнаружив, что твердо стоит на ногах, кивнул.

– Только прежде я хотел бы уточнить насчет свадьбы. – Он засмеялся, но сразу почувствовал, что звучит его смех фальшиво. – Это же… несерьезно?

Татьяна не сразу ответила, так что он даже успел забеспокоиться.

– С маменькой я поговорю, – пообещала она наконец. – С тетей, как вы заметили, будет сложнее, она до сих пор уверена, что каждая Хозяйка должна управлять горой, черпая силу из каменного цветка, в который живой вложит все свое тепло. Но будьте покойны, никакого стремления ни к женитьбе, ни к правлению камнем у меня нет. Вы мне, простите за прямоту, и вовсе не интересны…

Петр почувствовал себя петухом, которого повар убеждал в нежелании его готовить, несмотря на то что к вечеру обещано подать куриные рулеты.

Татьяна, увидев его сомнение, заверила:

– Обещаю, я приложу все усилия, чтобы вас отпустили с миром. Ну же, идемте.

* * *

Первым делом они прошли сквозь гигантские ворота, мерно сверкающие драгоценной зеленью. Высотой в четыре человеческих роста, они, казалось, были сделаны для богатырей-великанов из сказок.

– Чистейший зеленый гранат, – заметила Татьяна, похлопывая ладонью по камню. Впрочем, гордости в ее голосе не было заметно. – Привезены из-за океана, в обмен на наших белок.

– Белок? Что это за белки, на которых можно обменять подобное богатство? – удивился Петр.

– Увидите.

Зал, открывшийся им за воротами, оказался садом. Драгоценным. Из зелено-золотой малахитовой травы высились деревья – вязы, дубы, осины – и перезванивались тоненькими стеклянными листьями. Между ними, подрагивая лиловыми цветками чистейшего сапфира, пушились кусты сирени, и вот в их-то ветках и копошились жирные белки, точь-в-точь сестры той, что хрустела изумрудными скорлупками в кабинете Иверии.

Под ногами стелилась дорожка из прозрачного песка, он переливался и мягко потрескивал при каждом шаге. Разглядывая красоту, Петр шел следом за своей проводницей в новые и новые залы. В одном разлилось зеркальное озеро, по которому плавали, выгибая шеи, перламутровые лебеди, в другом на ворсистом холме перебирали ломкими ногами молодые косули, чьи копытца отливали серебром, в третьем, похожем на гигантскую мастерскую, трудились резчицы по камню в сарафанах и шелковых косынках, и из-под их молоточков появлялись новые листья, цветы, птицы и рыбки. Петр не мог сдержать восхищенных выражений при виде этого мастерства, а Татьяна слушала его сдержанно, не споря, но и не выказывая поддержки.

– Неужели вы не чувствуете благоговения перед такой искусной работой? – не выдержал Петр, склоняясь над земляничным кустом, согнувшимся под тяжестью крупных агатовых ягод. Каждое золотое семечко, каждая хризолитовая прожилка на листе – все смотрелось