Ее прервал скрипучий голос кафеджи:

– Не беспокойся, ханум, я все понял. Скажи прямо, по какому делу ты прибыла сюда и кто тебя послал?

Оказывается, он достаточно хорошо владел польским языком.

Вандзя даже вскрикнула от радости:

– О, так ты понимаешь по-нашему! Тогда слушай внимательно: меня прислал сюда пан Яненченко… Полковник Яненченко. Пан кафеджи знает его?

– Да, я его знаю. Что пани привезла мне от полковника?

– Зеркальце… Пан полковник сказал, что ты все сделаешь для меня, если я передам небольшое зеркальце…

– Где оно?

– Пускай пан кафеджи оставит меня на время одну в комнате, я должна его достать… Пан понимает…

– Понимаю, понимаю. – Голос кафеджи зазвучал насмешливо. – Хорошо, я зайду немного позже.

Арсен едва успел отскочить и скрыться в дверной нише перед соседней комнатой, как дверь со скрипом отворилась и кафеджи засеменил по коридору к лестнице.

Когда затих скрип ступенек под его ногами, Арсен метнулся по коридору к комнате Вандзи и распахнул дверь. От неожиданности женщина ахнула и, оторопело глядя на непрошеного гостя, замерла у стола.

Арсен прикрыл за собою дверь, грозно встал перед перепуганной насмерть женщиной, которая никак не могла непослушными пальцами застегнуть пуговицы жупана.

– Пани Вандзя, я все слышал. Отдавай зеркальце!

– Но, пан…

Арсен выхватил пистолет. И хотя стрелять он не собирался, оружие подействовало на женщину магически. Она запустила руку в складки своей одежды, пошарила там, но безуспешно: зеркальце куда-то задевалось. Женщина виновато-застенчиво улыбнулась.

– Но, пан…

– Ничего, ничего, – подбадривал ее Звенигора. – Давай, давай, шевелись, пани! Быстро доставай! Ну!..

Он решил особенно не церемониться: каждую минуту мог вернуться Кермен-ага.

Вандзя смутилась и, отвернувшись, достала из потайного кармана зеркальце в роговой оправе. Но тут в коридоре послышалось покашливание кафеджи.

Арсен выхватил у оторопевшей женщины зеркальце и прошептал:

– Обо мне ни слова! Скажешь, что еще не нашла зеркала… Что оно, может быть, в саквах… Пусть подождет… Помни: я стреляю без промаха!

Он шагнул в угол, за печь, и затаился за широкой деревянной кроватью.

Скрипнула дверь, вошел Кермен-ага.

– Ну что, пани, нашла?

– Пусть пан еще подождет немного, – пролепетала Вандзя. – Я позову пана… Еще не успела…

– Хорошо, я зайду еще. – И кафеджи, удивленно пожав плечами, удалился.

Вандзя в изнеможении опустилась на табурет. Арсен вышел из своего укрытия и остановился перед ней, с зеркальцем в одной руке и пистолетом – в другой.

– Что с паном Мартыном, пани? Только правду!

– Пусть пан не беспокоится, он живой и здоровый.

– Где он сейчас?

– Остался во Львове…

– Почему же, пани?..

Вандзя молчала. Со страхом смотрела на казака, и в ее глазах светилась такая тоска, что Арсену стало стыдно за то, что он разговаривает с беззащитной женщиной, держа ее под дулом пистолета. Засунув оружие за пояс, сказал спокойнее:

– Значит, пани покинула моего друга?

– Да, – чуть слышно прошептала Вандзя.

– И куда теперь пани направляется? В Крым? К детям?

– Да, – еще тише ответила Вандзя, и на ее ресницах заблестели слезы. – Пан понял…

– Я так и думал… Откуда пани знает полковника Яненченко? Если пани все скажет, ей нечего меня опасаться.

– Пан Ян тоже во Львове… На службе у коронного гетмана Станислава Яблоновского.

– О! – вырвалось у Звенигоры, который никак не ожидал, что полковник Яненченко, сбежав от Хмельницкого, очутится во Львове. – Так, значит, сам Яненченко передал зеркальце Кермен-аге?

– Он.

– А что в нем? – Арсен со всех сторон осмотрел зеркальце, но не заметил ничего подозрительного.

– Всего лишь записка Кермен-аге, чтобы он переправил меня в Крым… Пан Яненченко был настолько добр, что бескорыстно, из одного только сочувствия, согласился попросить об этом… Если б все были такими, пан Звенигора…

– Где его письмо?

– Пусть пан открутит ручку…

Арсен быстро отвернул роговую ручку и достал из нее скатанные в трубку листки. Развернул. Поднес к свету. Два небольших кусочка бумаги были густо, мелкими, как мак, буквами, исписаны по-турецки.

В первой записке Яненченко действительно просил Кермен-агу помочь женщине, которая передаст его послание, добраться в Крым, где у нее остались муж и двое детей. А во втором…

Прочитав второе письмо, казак не поверил своим глазам. В нем Яненченко обращался к каменецкому паше с предложением захватить Львов. «Во всем крае не найдется сейчас и трех полков боеспособного войска, которое могло бы противостоять высокочтимому паше Галилю. Гетман Яблоновский только начинает создавать ополчение, но оно собирается с большой неохотой. Защищать Львов некому. К тому же я, покорный слуга султана, сумею открыть тайные ходы, через которые войдет в город значительная часть войска его султанского величества, – излагал свой план изменник. – Лучшего времени для нападения, более благоприятного случая для захвата Львова не может быть!»

Прежде всего мелькнула мысль, что Вандзя – соучастница Яненченко и знала, с чем едет в Каменец. Но, посмотрев на ее опечаленное лицо, увидев, с какой надеждой следит она за тем, как он читает злополучное письмо, Арсен понял: женщина была обманута полковником и использована им в качестве связной, не ведая того.

Что делать? Как поступить с Вандзей? Оставить здесь одну никак нельзя – она может рассказать кафеджи о том, что письмо, адресованное ему, попало в чужие руки. Ведь кафеджи уже знает о послании Яненченко и будет требовать его у женщины. Если Яненченко решается доверить такие секретные и опасные сведения Кермен-аге, то, безусловно, между ними издавна существует определенная договоренность и кафеджи ожидает какого-нибудь важного сообщения.

Арсен лихорадочно обдумывал, как быть. Его взгляд вновь остановился на двух листочках, которые он держал в руке, – один предназначен для Кермен-аги, второй – для паши.

Что, если оставить в дураках всех – и Яненченко, и Кермен-агу, и пашу?..

Он незаметно для Вандзи спрятал адресованную паше записку в карман, а предназначавшуюся Кермен-аге вложил в ручку зеркальца.

– Пани Вандзя, почтительнейше прошу простить за волнения, которые я доставил своим допросом, – сказал он, возвращая женщине зеркальце. – Я убедился, что пану Мартыну ты ничего плохого не сделала… А за то, что покинула его и хочешь отыскать своих детей, я не могу осуждать: какая бы мать поступила иначе? Это понятно каждому человеку!