Ей семьдесят четыре года, это всем известно. Прислуга меняется каждый день. Живет американка одна. Три автомобиля, два шофера. Всех замотала. Ни днем, ни ночью покоя нет. Месяц тому назад прогнала последнего любовника и совсем одурела.

Пока велась эта беседа, по всему дому звонили звонки, хлопали двери, бегали люди.

Вошла молоденькая горничная, растерянная, с красными пятнами на щеках. За ней прибежала пожилая дама, очень почтенного вида, очевидно домоправительница. Тоже растерянная.

— Мари! Где Мари? Ах, вот Мари! — обратилась она к молоденькой горничной. — Приготовьте сейчас же серое платье. Мадам хочет…

— Я уже не буду, — отвечала Мари. — Она меня только что выгнала.

— Ну, в таком случае я пошлю Жаклин, — ничуть не удивилась домоправительница.

— А это новая сиделка? Идемте, я вас провожу к мадам.

— Посмотрим, что это за старая ведьма, — думала Лиза, входя в спальню.

Но старой ведьмы там не оказалось. Там была красивая, стройная женщина лет сорока, с удивительными бледно-сиреневыми волосами, покрывавшими ее голову шелковистыми локончиками. Она полулежала в большом кресле, закутанная во что-то волшебно-розовое, а рядом на табуретке примостилась девица в белой блузе и делала красавице маникюр.

— Вы новая сиделка? — спросила она Лизу. — Вы умеете разливать чай?

— Да-а… — удивилась Лиза.

— Какой у вас бестолковый вид. Та сиделка, которую я прогнала, объяснит вам все, что нужно. Как вас зовут?

— Лиза.

— Какое глупое имя. Ну что же вы ждете? Можете уходить. Марджори, — обратилась она к домоправительнице, — уведите эту гусыню.

Марджори повела совершенно растерянную Лизу вдоль длинного коридора.

— Не обращайте внимания, — успокаивала она ее. — У нее не все клепки на месте. Но платит она хорошо.

— Неужели правда, что ей больше семидесяти? — ахала Лиза.

— Ну конечно, чего же тут удивительного? На морде кожа стянута, на теле все, что разбухло, подрезано, что отвалилось, пришито, ресницы подклеены. Каждое утро приезжают к ней из института красоты две мастерицы, размачивают, разглаживают, раскрашивают.

Лиза удивлялась, качала головой.

Прогнанная сиделка сказала, что надо давать, что впрыскивать. Старуха была отравлена вином и наркотиками. От подагры у нее распухли колени, и она не может больше танцевать, что ее приводит в бешенство.

— Вот здесь шкап для ваших платьев, — сказала сиделка. — Но не стоит ничего развешивать — все равно она вас скоро прогонит.

Лиза съездила за своим сундучком и водворилась на новом месте.

Проводившему ее знакомому шоферу она рассказала обо всех чудесах американки, и он долго качал головой и пощелкивал языком.

— Вот это жизнь! Вот это я понимаю! Эх, хоть бы недельку так пожить!

Лиза улеглась и стала засыпать, когда снова ее разбудил звонок.

На этот раз хозяйка была не одна. Она сидела на постели, и горничная смывала ей с лица наложенную на него мастику.

— Идите скорее, Шарп. Что вы смотрите? Я же вам сказала, что буду вас звать Шарп. У меня была собака Шарп. Возьмите от этой гусыни лосьон и вымойте мне лицо. Она ничего не умеет. Уходите прочь! Вы! Нет, совсем, совсем уходите прочь из моего дома. Шарп, разбудите Марджори, пусть она вызовет сейчас же шофера, чтобы он увез эту гусыню из моего дома.

В пять часов Лизу снова разбудил звонок.

Американка держала в руках большое круглое зеркало и внимательно рассматривала свой лоб.

— Вы очень долго заставляете себя ждать, Баг. Вы помните — я вам сказала, что я буду вас звать Баг. Это легче всего. У меня была лошадь Баг. Посмотрите, Баг, не нужно ли мне сделать волосы немножко синее?

— Ах, нет, — отвечала Лиза, широко открывая слипающиеся глаза. — Так очень хорошо.

— Вы ничего не понимаете. Знаете, я лучше буду вас звать Джонни Дэф. Это имя моего третьего мужа. Это будет легче всего запомнить.

— Отчего же вы не спите? — вступила Лиза в свои обязанности. — Постарайтесь заснуть.

— Я не могу спать. Мне скучно спать. Уходите прочь, мне с вами еще хуже.

В восемь часов утра пришла массажистка. Ждала до десяти. В девять пришли из института красоты. Ждали до одиннадцати. В половине двенадцатого пришел доктор. Ждал до часу. Все нервничали, все говорили, что время было им назначено, все бегали к телефону, объясняли, умоляли кого-то подождать. В общем, каждый прождал больше двух часов. Перед приемом доктора на кровать постелили бледно-розовое атласное белье.

— Это всегда так, — объяснила Марджори Лизе. — Для докторов — все розовое атласное. Для дневного отдыха — все из красного крепдешина. Для профессора — голубой атлас. На ночь — белый батист. Меняем все три раза в день.

В это утро доктору не повезло.

Американка его выгнала.

— Прочь! Прочь! Уходите прочь!

Доктор вышел, пожимая плечами. Видя новую сиделку, чтобы спасти положение, озабоченно нахмурился и сказал:

— Она сегодня очень нервна. Я завтра привезу вам новое лекарство.

— Джонни Дэф! — крикнула из спальни американка. — Бегите вслед за доктором и скажите, чтобы он больше не смел сюда приходить! Прочь! Прочь!

В четыре часа пришли три примеряльщицы от модистки, принесли шляпы. Американка очень себе в этих шляпах понравилась, дала каждой девице по 100 франков на чай и велела поскорее закончить.

Через час после их ухода она вдруг подбежала к телефону, вызвала хозяйку шляпной мастерской и стала кричать, что шляпы отвратительные, что она от них отказывается, что мастерицы дерзкие и наглые и что она просит немедленно их прогнать, иначе она не закажет ни одной шляпки.

За завтраком, изысканным и великолепным, хозяйка ела с аппетитом, но за последним блюдом неожиданно решила, что все было дрянь, и велела сейчас же прогнать повара.

Пока американка отдыхала в красных простынях, Лиза бродила по дому. Настроение было истерическое. Казалось, еще минутка, и закричит, заплачет, затопает ногами. Хотелось отвлечься, почитать что-нибудь. Но во всем доме не нашлось ни одной книги, ни одной газеты.

После завтрака поехали в банк. Американка из автомобиля не вышла, послала шофера к директору. Тот выбежал без шляпы.

Лиза слышала, как он вполголоса спросил у шофера: «Она сегодня в хорошем настроении?» — и сел к ним в автомобиль. Американка долго говорила с ним о каких-то бумагах и, по-видимому, отлично во всем разбиралась.

Потом поехали выбирать платья в один из лучших домов Парижа. Американка капризничала, издевалась над манекеншами, бранила фасоны неприличными словами, коротко, словно лаяла. Все отвечали ей чарующими улыбками.

Вечером прибежал прогнанный доктор. Американка сказала ему: «Вы ничего в медицине не понимаете». Подарила ему 1000 франков. Проходя мимо Лизы, он смущенно пробормотал: «Большая оригиналка!»

Ночью пошли те же истории. На