— Вон туда. — Подобравшись к большой, глубокой яме-норе заговорил Рафат. — Сюда они всех и бросали. Держали по несколько дней, а потом утаскивали.

— А ты лишенец на это смотрел и ничего не делал? — Прошипел Серёга и подошёл к норе. В руках у Серёги верёвка и большой крюк. Испугался Рафат попятился, и чуть было не свалился в нору. Серёга его схватил за грудки и потащил к казану. — Покушаем? — Прошипел Серёга сквозь зубы.

— Я, мне. — Бормочет Рафат, упирается.

— Отпусти. — Попросил я. Выглядит Рафат несчастным и беспомощным. Как-то сгорбился, глядит в земляной пол, руки висят точно плети. Похож он на старика-бродяжку.

— Что я мог сделать? — Оправдывается Рафат. — Ты же сам видел какие они огромные.

— И давно ты здесь? — Сменив гнев на милость, спросил Серёга.

— Не знаю. Поначалу дни считал. — Уселся Рафат на могильные плиты, те что служат ступеньками, опустил голову и заговорил в полголоса. — Больше месяца палочки на стене рисовал. Из пещеры вылезал, когда на верху никого не было. Иногда, по нескольку дней дом пустовал.

— Чем из норы воняет? — Спросил Карлуха. — Запах знакомый.

— Слизь шипаря. — Поведал я.

— А давайте сделаем факел? — Предложил Рафат. — Возьмём палку, намотаем тряпок. Опустимся и посмотрим. Вон там ступеньки, я по ним выбирался. — Тычет Рафат пальцем в сторону чёрного провала.

— Намотать бы тебе. — Карлуха подошёл к норе. — Для факела масло нужно, на худой конец жир. У тебя есть жир?

— Нет.

— Какой к чёрту жир. Оружие, вот что нам нужно. — Серёга заглянул в яму, в ту из которой разит отхожим местом.

— Ага. — Карлуха кивнул. — Оружие и мой мешок. В торбе лопатины шипаря. Выйдем к поселению, на еду сменяем.

— Задрал ты своими лопатинами. — Разозлился Серёга. — Сам доставай. — Бросил Серёга Карлухе под ноги крюк на верёвке.

— Ничего у нас не выйдет. — После долгого молчания заговорила Кхала. — Пойдёмте отсюда.

— Тебе нужно, ты и уходи. — Брякнул Коротун. — Не оставлю мешок.

— Залезай. — Предложил Серёга. — Нет там вещей, дерьмо и кости. Не веришь?

— Верю. — Тут же согласился Карлуха и заспешил к Кхале. — А куда пойдём?

— К тайнику.

— Ты это серьёзно? — Смотрю на неё, а она улыбается.

— Да. — Кивнула, и давай перебирать узелки на верёвочке. — Там и оружие, и еда.

— Молодец девка. — Просиял Карлуха. — Хорошо придумала. Нагребём патронов полные карманы.

— Как отыщем? — Спросил, а она отвела взгляд, поглядывает на Серёгу. — Где искать? Михалыч сам не знал куда ему нужно. Шли наугад.

— Отыщем. — С лёгкой улыбкой заверила Кхала и позвала. — Серёжа. Ты нам поможешь?

— Не помню я. — Пробурчал Серёга. — Меня ещё до пещеры, рубануло. Попали в переделку. Пришёл в себя, ночь на дворе. Как и где вышли, не знаю.

— Я тебе помогу. Вспомнишь. — Заспешила к Серёге, встала рядом. — Дай мне сою руку.

— Зачем?

— Потом объясню.

— На. — Протянул ладонь и отвернулся.

— Вот так топоряка. — Карлуха отыскал под ворохом хлама двуручную секиру, выволок её. — Гляди Бродяга. Такой штукой можно любое дерево срубить. Ты только погляди, острый. Бриться можно. Эй ты, — позвал Карлуха Рафата. — Иди, бороду обрею.

— Да ну тебя. — Отмахнулся Рафат снял со стены два тесака и заспешил на двор.

— Ступай дурень. Иди-иди людоед. — Ухватил Карлуха секиру и замахнулся.

— Не дури! — Прокричал я, но было поздно. Рубанул мелкий по бревну.

Переломился столб, поползла крыша. Метнулся я к Кхале. Серёга опередил, подхватил её на руки и бегом к двери. Падают брёвна, оседает крыша. Гремят раскачиваются цепи, сыплются крюки, земля прогибается. Балка перед самым носом брякнулась, разлетелась в щепки. Пол дрожит, стены пошли трещинами, сверху посыпалась черепица, пыль глаза застилает. Качнуло меня из стороны в сторону. Выпало окошко, валятся стены, казан перевернулся. Под босыми ногами гудеть начало, этот гул и придал мне ускорения. Прыгнул на казан по камням наверх карабкаюсь, оседает земля, не успеваю. Ухватился руками не знаю за что, повис. Нет сил, пальцы ослабели, не могу выбраться. Разваливается хибара трещит, грохочет, рушится. Ухватили меня за ворот рубахи и потащили. Позади громыхнуло, крыша сложилась. Пыльное облако накрыло округу, не вдохнуть не выдохнуть. Выхватили меня из провала и забросили точно камень. Грохнулся я о землю и покатился к кустам. Ловко меня выволокли, а зашвырнули ещё ловчей.

— Бродяга, миленький. — В самое ухо шепчет Кхала. Гладит по щекам, зацеловывает.

— Это ты? — Прохрипел. Пыли полон рот.

— Я. — Трёт глаза, улыбается. Лицо грязное, руки точно сажу из печи выгребала. — Напугал ты меня. Хотела вернуться, Серёжа не пустил.

— Как ты смогла? — Спросил и закашлялся. Вездесущая пыль царапает горло, забилась в нос, с головы сыплется, лежит на руках толстым слоем.

— Я хотела. Мне не дали, Серёжа держал.

— Кто меня спас? Не ты?

— Что не я? — Глядит, хлопает глазищами, чумазая.

— Где Карлуха?

— Тут я. — Отозвался мелкий. Выглянул из-за куста и начал оправдываться. — Откуда я знал? Только раз и приложил топоришкой. — Вышел Карлуха, встал надомною опирается на древко секиры. — Ты это. Не злись. Все живы, обошлось.

— Дать бы тебе. — Ворчит Серёга. Мне его не видно, узнал по голосу. — Знаешь, что я тебе скажу.

— Нет, не знаю. — Насупился мелкий, глядит в землю.

— Пришибленный ты. — Из-за куста поведал Серёга. — С мухами в голове.

— С мухами это ещё ничего. — Улыбается Коротун. — Вот у Музрика Куцего, в башке червяк жил, в самый лоб забрался. Егорка травник этого паразита через ухо вытащил. Здоровущий был червь.

— Врёшь ты всё. — Из-за веток показался Рафат, с двумя тесаками в руках. — Нельзя через ухо этого сделать. Лоботомия нужна. — Уселся Рафат на травку, воткнул в песок тесаки, потирает руки. — Через нос тоже можно, но для этого.

— Больно ты умный. — Перебил Карлуха.

— Кто меня вытащил? — Гляжу на Карлуху. — Ты?

— Я не тащил. — Вертит головой мелкий. — Как деревяка трещать начала, я в дверь сиганул. Следом Серёга с девкой выскочили. А этот. — Карлуха перевёл взгляд на Рафата. — Он уже тут был.

— Тогда кто?

— Крукль тебе помог. — Сообщила Кхала.

— Дай сюда. — Показался Серёга, забрал у Рафата тесак. — Отыщу сволоту, порублю на куски.

— Не порубишь! — Прикрикнула Кхала. Гляну на Серёгу, да так, что тот отступил. — Не смей. Я запрещаю! Крукли как и люди, все разные.