Дамасские конники быстро оторвались от рыцарей, не пожелавших их преследовать. Франки и немцы знали, что такая погоня легко заводит в смертельную ловушку.

Тогда вперед выехал один из мусульман — он так и гарцевал на своем быстром скакуне.

— Эй, христиане, вы любите поединки! — выкрикнул он на ломаном французском. — Кто из вас не побоится сразиться с нашим витязем ал Багури?! Отвечайте, если не боитесь, христиане!

Император Конрад, лично возглавлявший тяжелую конницу, усмехнулся:

— Именно этого я ждал уже целый год!

— Ваше величество, — запротестовали рыцари его свиты, — выберите кого-нибудь из нас! Мы просим вас, государь!

— Не рискуйте своей жизнью, ваше величество! — вторили им заботливые оруженосцы.

— А на что мне еще жизнь, как не для того, чтобы рисковать ею! — рассмеялся Конрад.

Но тут уже выезжал вперед и подоспевший Людовик Французский — как и Конрад, в стальной чешуе и плаще, с шишаком поверх кольчужного капюшона.

— Конрад! — он во второй раз назвал старшего товарища по имени. — Эти негодяи выставят простого воина! К тому же неверного, презренного нехристя! Разве он достоин драться с королем всех германцев? Ваши рыцари правы, выберите лучшего из лучших!

— Нет, Людовик! — воскликнул Конрад, наблюдая, как от рядов мусульман уже отделяется один воин. — Я столько наломал дров в этом походе! Лучшие из лучших остались в горах Дорилеи. Я даже не предал земле их прах! Их сожрали стервятники, а их кости высушил и разнес по ущельям ветер! Если я погибну, у меня больше шансов, что Господь простит мою глупость!

Это были горькие слова, и, после того как немецкий король выговорился, уже никто не смел перечить ему и отговаривать его от поединка. А мусульманский воин, как и прежде глашатай, уже гарцевал на быстром коне, и огненно посверкивал его ятаган, которым он играл легко, как перышком.

— Мой двуручный меч! — грозно выкрикнул император Конрад одному из оруженосцев.

Тот немедленно выполнил приказ, вытянув из длинных ножен страшное оружие — широкое лезвие в три локтя длиной, с рукоятью для двух ладоней. Оруженосец протянул меч королю, и Конрад ухватил его одной рукой за ту часть, что была у крестовидной гарды. Лезвие было отточено и девственно — коснись пальцем, лопнет кожа и пойдет кровь.

— Отменное жало! — воскликнул Конрад Гогенштауфен. — А, Людовик?

Король Франции с горькой улыбкой кивнул:

— Отменное, государь.

Людовик видел, что император готов победить, но, если надо, и погибнуть. И то, и другое он принял бы с радостью. И еще неизвестно, что бы он предпочел, окажись у него выбор. Боль за то, что он завел лучших дворян своего королевства в ловушку и там погубил, выжив сам, не отпускала его сердце. Но судьба уже приглашала Конрада Третьего Гогенштауфена бросать кости, и тот, вонзив золотые шпоры в брюхо своего коня, помчался на середину выбранного противником поля.

Король, едва приблизившись, сразу оценил врага — это был ловкий и легкий гигант. Загорелый и подвижный. Смуглость его лица оттеняла белая одежда. Черные глаза дамасца смеялись, белые зубы сверкали.

— Да покарает Аллах неверных! — выкрикнул сарацин на своем языке.

Его широкий ятаган перелетал из одной руки в другую, и глаза воина даже не следили за этим перелетом. Было видно, что в бою он владеет обеими руками одинаково хорошо, а его ятаган казался хлестким продолжением его собственной руки. Да и лошадь под ним вертелась как волчок! Но вот доспехов у него было немного — стальная пластина на груди да такая же на спине и плечах. Маленький круглый туркменский щит да шишак со шпилем на голове, по мусульманскому обычаю густо обмотанный чалмой.

— Восславлю же Господа нашего Иисуса Христа! — самому себе сказал Конрад. И с вызовом бросил противнику. — И да покарает Он тебя, чертово отродье! Последовав примеру врага, император подкинул и провернул в руке свой страшный меч, сейчас, в кисти рыцаря, походивший на лопасть мельничного крыла. — Что б ты сдох, поганый выродок!

Сарацин не выдержал и первым пустил коня на Конрада Гогенштауфена. Они сшиблись, но каким бы крепким ни был мусульманский воин, он точно мячик отлетел от тяжеловооруженного противника, успев два раза нанести удар ятаганом, — и каждый из ударов немецкий король отбил щитом, но сам ударить не успел. Не нашел времени даже замахнуться! Во второй раз они пустили своих коней друг на друга одновременно — и вновь сшиблись. Конрад ощутил скользящий удар по плечу, но прочная кольчуга и наплечники спасли его. На этот раз он успел ударить, но мусульманину повезло — он отразил не прямой удар, который мог бы оказаться роковым, но сшиб полет меча своим круглым щитом.

Витязи вновь разъехались. Они легко могли бы поразить коней друг друга, но это был рыцарский поединок. Пора было рубиться по-настоящему — схватиться и не расцепляться до тех пор, пока один не упадет на землю.

И они схватились. Молнией летал меч сарацина и бил по противнику, но недаром император Конрад был одним из лучших европейских воинов. И немецкий щит его, не в пример туркменскому, был длинным и мощным. Но нужно было иметь очень сильную руку, чтобы отмахиваться этим щитом, поспевая за ятаганом противника. Но и мусульманин, каким бы ловким он ни был, являлся всего лишь человеком, а не дьяволом, и ему нужно было всякий раз замахнуться, прежде чем ударить. Сарацина злила неуязвимость европейца — и одним из ударов, первоначально нацелившись на голову Конрада и тем, обманув противника, он располосовал немцу бедро. Если бы не кольчуга, прикрывавшая ляжки рыцаря, сделал бы он короля колченогим — это уж точно, а так лишь рассек стальные кольца и пустил кровь. Конраду нужно было одно — улучить момент для точного удара, но этот момент никак не представлялся. Едва немецкий король замахивался страшным оружием, как сарацин на легком коне, которым он управлял так, точно тот был его частью, уходил в сторону. А потом набрасывался вновь — и густыми снопами искры летели из германского щита. Да и кольчуга императора уже была рассечена в нескольких местах, и жгло рассеченную под стеганым исполосованным пурпуэном кожу.

А оба войска, затаив дыхание, следили за бойцами. Многие немцы из свиты короля то и дело пытались броситься на помощь своему императору, но не решались. Это был поединок, и король сам вызвался принять в нем участие.

Вряд ли бы он захотел сейчас помощи!

И все же Конраду Гогенштауфену удалось улучить момент для удара — сарацин неосмотрительно поднял коня на дыбы рядом с противником, а тот в это мгновение, злой, как покусанный ловким волком медведь, и сам поворачивал коня к своему неуязвимому врагу.

Для удара Конрада — на пару секунд! — неожиданно открылась спина виртуоза, мастера ятагана, витязя ал Багури…

То, что увидели издалека франки и немцы, поразило их. Ловкий противник Конрада неожиданно раздвоился — верхняя часть сарацина отделилась от нижней и упала, как падает со стола кубок с вином.

А когда христиане поняли, в чем дело, то подняли оружие и страшно завопили — и их восторженный клич мигом ударил по сарацинским конникам, сгруппировавшимся поближе к спасительным городским стенам.