заметив ее душевное страдание, поспешил добавить: — Сегодня я первый попробую эту новую работу; большому кораблю — большое плавание; нога моя немного успокоилась, а для облегчения ее надену ботинки…

И он молча переобулся, оделся и вышел на улицу: машинально зашел в первую попавшуюся лавчонку, которые в то время в Курске еще кое-как содержались, и спросил керосину. Ему ответили «есть», подали и новую банку, налили 10 фунтов керосину и сказали цену. Он как-то машинально уплатил деньги, взял банку с керосином и ушел домой. У себя же на кухне, налил керосину в примус, в лампы, купленные еще Филиппом в Старой Руссе в 1916 году; одну из них, маленькую, оставил на кухне, а другую, побольше и покрасивее, внес в комнату и аккуратно поставил на комоде. Людмила Рихардовна, так же молча, копалась в чемодане и доставала какие-то кружевные дорожки, вышитые занавесочки, примеряла к окнам, к комоду. Он опять молча вышел на улицу и машинально направился на ближайший рынок за углом: крестьяне с возами дров стоят отдельной группой; поговорил с одним, с другим, с третьим, и двум из них указал дорогу — ехать к нему на квартиру, а там, мол, хозяйка укажет где нужно складывать дрова; а сам пошел по рынку дальше: купил топор, одну-две кастрюли, еще кое-что из мелочи, несколько ножей и разных вилок, тарелок и быстро опять пошел к себе домой. Людмила Рихардовна была уже на дворе, около возов, помогая крестьянам носить дрова в сарай и складывать их там. Давид Ильич молча передал ей все свои покупки, и она ушла также молча к себе в комнату, а сам он принялся за дрова, живее помогая крестьянам носить в сарай. Наконец кончили и эту первую тяжелую работу. Он уплатил и деньги крестьянам, молча, сколько просили с него на базаре, закрыл ворота за уехавшими возами, вернулся в сарай, нарубил дров так же, как видел он когда-то у себя в имении, на даче «Казбегор» рубил дрова его садовник-сторож; две большие охапки дров отнес на кухню и уложил около плиты, а затем вернулся опять к сараю, запер двери на замок и, войдя в комнату, ключ передал жене, а сам молча разделся, присел к столу и только тогда, тяжело вздохнув несколько раз, положил голову на руки и задумался.

Людмила Рихардовна все время молча наблюдала за мужем, за его работой; в конце концов не удержалась, разразилась громким, веселым смехом, подошла к нему и ласково заговорила:

— Дэзи! Ты переутомился! На первое время так быстро и так слишком много работать не нужно. — И она, поцеловав его в голову, добавила: — Я приготовлю сию минуту кофе, попьем, перекусим, отдохнем и пойдем в город по своим другим делам…

— Хорошо! Я согласен, — ответил он, улыбаясь. — Предполагал ли я работать в своей жизни такую ничтожную работу, когда учился в гимназии, а затем в университете, защищая степень звания «доктор психологии», дальше — военное училище, военная академия и наконец — служба офицером, в Генеральном штабе, и научные занятия… Все это съели чужие люди, откуда-то пришедшие, без боя покорившие, поработившие большую нашу родину и создавшие «С.С.С.Р.». В этом случае сбывается пословица, передать которую в словах, право, даже затрудняюсь, ибо она слишком некультурна и вульгарна, пригодна для употребления только лишь именно в этом несчастном «С.С.С.Р.».

— Правда, правда! Я знаю ее, не трудись повторять, — поспешила подтвердить Людмила Рихардовна, с доброй улыбкой накрывая стол салфеткой и приготовляя два прибора для кофе.

Около полудня супруги Казбегоровы вышли в город и медленно направились в ученый комитет, на Большой Красной улице в доме № 13; где, записавшись в очередь на прием к председателю, присели в комнате для посетителей. Неожиданно мимо них прошел какой-то сгорбившийся старик с длинной белой бородой, обратно вернулся в соседнюю комнату, а потом вновь быстро куда-то прошел по коридору, скоро опять вернулся, все время внимательно прислушиваясь к французской речи Давида Ильича и Людмилы Рихардовны, которые свободно на французском языке критиковали «дикие» обычаи и порядки, силою в то время, вводимые в «С.С.С.Р.». Вдруг старик остановился и, также на французском языке, обратился к ним:

— Людмила Рихардовна и Давид Ильич! Здесь и стены имеют уши: в ученом комитете и ученые люди разных политических убеждений! Здравствуйте!

Супруги Казбегоровы быстро поднялись и, в сильном смущении, оба опустили головы.

— Не узнаете? Профессор Крукс, — тихо пояснил старик, ласково улыбаясь.

— А-а-а! — только и успели произнести супруги. Профессор Крукс, знаком руки быстро остановил их восторг и вновь тихо заговорил:

— Никто и ничего не должен знать о нашей прошлой совместной службе и о служебном положении; а о подробностях поговорим после. Оказывается, когда многомиллионные армии Российской империи были еще на фронтах, а мы были в штабе своего корпуса на Северном фронте, всю великую империю и российскую территорию действительно легко, без единого выстрела, завоевали откуда-то пришедшие совершенно чужие люди, с чужими фамилиями, как и исторические Чингизхан, Батый и другие дикие герои, а теперь, провозгласив «чудодействующее» на двухсотмиллионные народные массы России «С.С.С.Р.», всю эту массу народа поработили, закрепостили и управляют диктаторски; а им за это, народы России платят дань от урожая своего и налоги и приносят личную повинность; что, конечно, аккуратно все регистрируется по карточкам и в рабочих книжках. Вообще дела XIII столетия пришли. Ну, а вы? Хотите к нам на службу, что ли?

— Да! — также тихо ответил Давид Ильич.

— Это можно! Но только вам придется с месяц обождать; вакансий нет теперь. Идите за мной, я введу вас к председателю через канцелярию вне очереди. Он милый и добрый старик, ученый академик и профессор, но весь находится в руках «товарищей», а нашего комиссара, на ваше счастье, как раз и нет; его вызвали на какое-то заседание, — пояснил профессор Крукс на ходу и ввел супругов в кабинет председателя.

Председатель, академик Ноша, по рекомендации профессора Крукса любезно принял просителей, внимательно выслушал их просьбу и откровенное признание в наступлении тяжелой и почти голодной жизни; не упустил момента убедиться по документам и об образовательном цензе и, в заключение, все же обещал принять, хотя и на низкую, быть может, должность, предварительно переговорив со своим комиссаром Беком.

До выходных дверей Казбегоровых проводил все тот же услужливый профессор Крукс и на прощанье, сморщившись и ероша