От этих воспоминаний защемило в груди и сделалось душно, и, чтобы развеять эту тягостность, Семён закурил.

— Вот вам и братство рабочих, — произнёс он, глядя на плывущие по небу облака.

— Чего-чего? — подал голос дремавший рядом в окопе Винокуров. — Ты о чём это?

— Да, говорю, нам всё твердили про то, что пролетарии всего мира друг другу братья.

— Ну и? — Винокуров открыл глаза и смотрел на Семёна удивлённо.

— Как же тогда понять, что эти самые братья пошли за Гитлера и фашистов против нас? Где же солидарность? Почему немецкие рабочие не поднялись, все как один, против своего фашизма? Вместе бы Гитлера задавили, он бы и войну развязать не успел…

— Да хрен их знает, — подумав, ответил Винокуров. — Не поднялись чего-то… Как в плен кого возьмём, спросишь.

— Я ж немецкого не знаю.

— Так ты учи, Сеня. — Винокуров усмехнулся. — Попроси кого из разведроты, нехай поднатаскают тебя.

— Нет уж, Михал Ульяныч, лучше путь фрицы русский язык учат. — Семён со злостью затушил окурок о земляную стенку окопа. — А я у них потом по-русски спрошу. Пусть расскажут мне, паскуды, как они позволили, что Гитлер их всех в зверьё превратил.

По траншее подошёл Петров, который, после гибели сержанта Захара Тарасова, стал командиром третьего отделения, но явно скучал по своему бывшему и всякий раз норовил пообщаться с потапов-цами.

— Ну что, братцы, как настроение? — спросил он.

— Как на празднике, — устало ответил ему Винокуров. — Только баб не хватает.

— Ничего, как добьём немчуру, будут тебе и бабы, — вмешался в разговор Потапов. — А если в Берлине по случаю окажемся, то за какой-нибудь немочкой приударишь.

— А что, и приударю. — Петров обрадовано крякнул. — Вот сперва тут дело доделаем, а потом и на Берлин двинем. А вообще, сразу видно, что Рокоссовский — голова. Наших тут скопилось видимо-невидимо, а ведь в наступление пока не идём. Значит, ждём, когда немец выдохнется. Бережём свою силушку.

— Понятное дело, что командующим дурака не назначат, — резонно заметил Потапов.

— Хм… А в сорок первом тогда что ж? — Петров чертыхнулся. — Почему аж до Москвы наши драпали? Дураков назначали, что ль?

— А ты напиши письмо товарищу Сталину и спроси, — посоветовал Потапов. — Мол, как же так получилось, товарищ Сталин? Неужто вы дураков назначали?

По его лицу было непонятно, шутит он или говорит серьёзно.

Семёна этот разговор почему-то начал раздражать, хотя и его терзали точно такие же вопросы. Да что толку было сейчас об этом спорить. Всё равно уже ничего не исправишь.

— Шестой день напирают, а всё никак не выдохнутся, — сказал он.

— Ничё-ничё, Сеня, не робей. — Петров хлопнул его по плечу. — Скоро выдохнутся. Вот увидишь.

— Это сам Рокоссовский дядьке Степану доложил, — перевёл всё в шутку Потапов. — В секретном сообщении. Дядька Степан ведь большим начальником стал, аж отделением командует.

— Да иди ты! — огрызнулся Петров. — Пустобрёх!

— Ну-ну, не серчай, — примирительно произнёс Потапов. — Лучше давай покурим. — Он достал из кармана шаровар кисет с табаком. — Так и быть, я угощаю…

В полдень снова заработала немецкая артиллерия, обрабатывая окраины Молотычей и прилегающие с восточной стороны холмы. Тут же в небе появилась крупная «стая» «юнкерсов» и «мессершмиттов», которая свирепо набросилась на позиции батальонов, обороняющих высоты, забрасывая их бомбами и обстреливая из пулемётов.

Жуткое верещание пикирующих бомбардировщиков, свист падающих бомб и грохот взрывов — всё это буквально сводило с ума, заполняя душу страхом неотвратимости смерти. И невозможно уже было думать ни о чём другом, кроме одного:

«Сейчас эта бомба попадёт в меня!.. Вот сейчас!.. Если не эта, то следующая… И всё… Да и всех уже, наверно, накрыло…»

Наполовину засыпанный землёй, оглохший и почти одуревший, Семён свернулся на дне окопа калачиком и ждал, когда уже всему этому наступит конец…

Он не сразу понял, что кто-то трясёт его за плечо, а когда приподнял голову, то увидел рядом с собой чьи-то грязные, стоптанные солдатские сапоги. Инстинктивно встал, с трудом осознавая, что всё ещё жив. Перед ним был тоже живой Потапов, который внимательно смотрел на него и, судя по движениям рта, что-то говорил, только слов не было слышно.

Семён догадался, что сержант о чём-то спрашивает, и, на всякий случай, кивнул. Потапов осклабился и, пригнувшись, куда-то поспешил по траншее, и только после этого Семёну стало понятно, что больше никто не бомбит. А затем он увидел в небе удирающие немецкие самолёты и преследующие их «Яки», и проводил их взглядом, пока все они не скрылись из виду.

Минут через пятнадцать замолчали немецкие орудия, обстреливавшие Молотычи, и на поле появились танки и густые цепи пехоты. Началась новая атака.

Семён уже более-менее пришёл в себя, но в ушах ещё шумело, и слышал он плохо. Теперь даже казалось странным, что всего лишь несколько минут назад он практически смирился со своей неминуемой гибелью.

— Нет, костлявая, погоди пока, мы ещё поживём, — со злой усмешкой произнёс он, прислушиваясь к собственному голосу, звучавшему как-то неестественно гулко. — Да уж, паря, ну и испугался же ты. Ай-яй-яй… Не хорошо…

Ещё на рассвете, когда окапывались, он обратил внимание на одиноко растущую на склоне могучую ветлу с раскидистым стволом. Похожая на неё росла неподалёку от дома Золотарёвых в Сухосолотино. Семён, когда ему было тринадцать лет, сам смастерил из трухлявого полена дуплянку и привязал её к стволу ветлы. Потом каждый год в дуплянке селились мухоловки или синички.

И теперь он нет-нет да бросал взгляд на эту ветлу, которая стала для него родимой и близкой, напоминая об ушедшем детстве и отчем доме.

— Опять попёрли, мать их!.. — выругался стоявший рядом Винокуров. — Вот немчура упёртая. Сколько уже их тут положили, а они всё лезут и лезут.

— Они, Михал Ульяныч, никак не желают признать, что ни хрена у них тут не выходит, — весело сказал Потапов. — Хотя чуют, что уже обделались по полной, вот и бесятся.

— Ничего, скоро мы на этих бешеных собак намордники наденем, — процедил сквозь зубы Винокуров. — А их Гитлера посадим в клетку и будем всему миру показывать…

В этот раз немцы избрали иную тактику. Их танки двигались на небольшой скорости, чтобы не отрываться от пехоты, которая наступала короткими перебежками. Солдаты в форме мышиного цвета пробегали метров тридцать-сорок и ложились, а примерно через полминуты вскакивали и преодолевали бегом очередной отрезок поля. Также было видно перемещающиеся позади цепей миномётные расчёты, которые периодически открывали огонь.

— Грамотно действуют, уроды, — не то восхитился, не то выругался Потапов. — Как на учениях. Ни-чё-ничё, щас мы им всыплем по первое число…